Выбрать главу
Вдруг навстречу лучам — синим, трепетным                                                                   фарам — Дом из мрака шагнул, покорежен пожаром. А сквозь эти лучи снег летел, как сквозь сито. Снег летел, как мука — плавно, медленно, сыто…
— Стоп! — сказал лейтенант. — Погодите,                                                                водитель. Я, — сказал лейтенант, — здешний все-таки                                                               житель.— И шофер осадил перед домом машину, И пронзительный ветер ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант по знакомым ступеням. И вошел. И сынишка прижался к коленям. Воробьиные ребрышки… Бледные губки… Старичок семилетний в потрепанной шубке…
— Как живешь, мальчуган? Отвечай                                                      без обмана!..— И достал лейтенант свой паек из кармана. Хлеба черствый кусок дал он сыну: —                                                         Пожуй-ка,— И шагнул он туда, где дымила буржуйка.
Там, поверх одеяла, распухшие руки. Там жену он увидел после долгой разлуки. Там, боясь разрыдаться, взял за бедные плечи И в глаза заглянул, что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант семилетнего сына. Был мальчишка в отца — настоящий мужчина! И, когда замигал догоревший огарок, Маме в руку вложил он отцовский подарок.
А когда лейтенант вновь садился в трехтонку: — Приезжай! — закричал ему мальчик                                                         вдогонку. И опять сквозь лучи снег летел, как сквозь сито. Снег летел, как мука, — плавно, медленно, сыто…
Грузовик отмахал уже многие версты. Освещали ракеты неба черного купол. Тот же самый кусок — ненадкушенный,                                                          черствый — Лейтенант в том же самом кармане нащупал.
Потому что жена не могла быть иною И кусок этот снова ему подложила. Потому что была настоящей женою. Потому что ждала. Потому что любила.
Грузовик по мостам проносился горбатым, И внимал лейтенант орудийным раскатам, И ворчал, что глаза снегом застит слепящим, Потому что солдатом он был настоящим.

1942

КРУЖКА

Александру Гитовичу

Все в ней — старой — побывало. Все лилось, друзья, сюда: И анисовая водка. И болотная вода.
Молоко, что покупали Мы с комроты пополам, Дикий мед, когда бродили Мы у немцев по тылам.
И горячая, густая Кровь убитого коня, Что под станцией Батецкой Пьяным сделала меня!..
Вот уж год она со мною: То внизу — у ремешка. То у самого затылка — У заплечного мешка.
А вчера в нее стучала, Словно крупный красный град, Замороженная клюква — Ленинградский виноград!..
Может быть, мои вещички Ты получишь в эти дни. Все выбрасывай! Но кружку Ты для сына сохрани.
Ну, а если жив я буду И минувшие дела Помянуть мы соберемся Вкруг богатого стола,
Средь сияющих бокалов — Неприглядна и бедна — Пусть на скатерти камчатной Поприсутствует она,
Пусть, в соседстве молодежи, Как ефрейтор-инвалид, Постоит себе в сторонке — На веселье поглядит.

1943

«Меня на фронт не провожали…»

Меня на фронт не провожали, Не говорили слов прощальных, И, как другие, на вокзале Не целовал я губ печальных.
И чье-то сердце бьется мерно — Оно не назначало срока. И потому-то я, наверно, Тоскую редко… и жестоко.

1943