Выбрать главу

Самое искреннее сочувствие вызывают возникшие из большой любви смешанные семьи и рожденные в них дети… Дети, рожденные по любви. Именно они, и любовь их родителей становятся самыми первыми и самыми ужасными жертвами разыгрывающих национальные карты рвущихся к власти проходимцев. Ужасающи и потери среди национальных меньшинств, объявленных в новоявленных «демократиях» «лишними» и подлежащими депортации либо уничтожению. Их и в самом деле уничтожали — в Грузии и в Азербайджане, в Армении и в Молдове… Между тем, горе людей, потерявших своих родных и близких, не имеет национальности. Его глубина измеряется совсем в другой системе координат — болью и ужасом понесённых потерь и утрат.

Потери и утраты, которые невозможно ни возместить, ни восполнить — всегда ужасны. Ужасны, прежде всего, тем, что уже ничего невозможно повернуть вспять. Со всем можно примириться и всё можно простить. Всё, кроме намеренного причинения смерти.

Смертные грехи даже у Господа прощать не принято.

В 1989-91 годах по окраинам «нерушимого» Союза республик свободных уже пролилась первая кровь. Тогда ещё можно было остановить трагедию, число жертв которой оказалось не меньшим, чем в результате самой безжалостной и беспощадной войны. Однако за это благородное дело взялись болтуны и клоуны, и, естественно, последний шанс спасти страну и уже начавший чувствовать себя одним целым народ — был упущен. Самоназначенные «спасители» так ничего и не сделали, чтобы навести в стране порядок и провести давно назревшие реформы, чтобы остановить начавшееся сползание в пропасть. Объявив в ней чрезвычайное положение, клоуны затаились, но это им не помогло. Их объявили путчистами, и пришли арестовывать.

После их ареста война против своего народа приобрела тотальный характер.

Смутное время — это всегда истребление своего народа.

Глава 1

Французская булочка

Азербайджанская ССР, г. Баку. Послевоенное время. 1945-48 гг.

Первые недели ошалевший от наступившего мира город пел, шумел, веселился, распахивая свои объятья каждому, кто возвращался в свои дома и свои семьи, к родным и любимым, к тем, кто их так долго и отчаянно ждал с войны.

Марии, наверно единственной в городе, было не до веселья. Лишь день назад от неё уехал бравый военпред, сволочь такая. Наскоро заскочив в комнату, поцеловал в щёку, не глядя в глаза, подхватил заранее собранные вещи и, пообещав «часто писать и непременно что-нибудь придумать», с явным облегчением хлопнул дверью. Опустившись на переднее сиденье привезшей его машины, он как-то механически, не глядя в сторону её окна, помахал рукой и скрылся в облачке поднявшейся за колёсами пыли.

Надо полагать, что навсегда.

В связи с окончанием войны военные представительства на нефтепереработках сократили, и военпредов, тех, кого не демобилизовали, перевели на новое место службы. Сожительствовавший с Марией «жилец» оставил после себя две банки тушёнки, несколько небрежно упакованных в серую бумагу свёртков, тоненький браслет змейкой и немного денег.

Браслет был золотым, и глазки у змейки отсвечивали малиновыми лучиками искусственных красных рубинов.

Очень красиво.

Покупался браслет почти полгода назад. «К грядущему дню рождения». Уже на следующий день, с утра, «жилец» отвёз его на работу. В сейф. Для лучшей сохранности.

Как он выразился: «До близящегося лета и наступления торжественного дня…»

«Вот он и наступил — „Торжественный день“, — сказала себе Мария и, залпом допив бокал красного вина, прикупленного к тому же событию, надела на руку браслет. — Интересно, сколько теперь за него дадут?» — подумала она и утерла ладонью повлажневшие глаза, окончательно размазав потекшую тушь по мокрым щекам.

То, что самые счастливые в её жизни дни теперь позади, она поняла сразу.

Не дурочка.

Быстро привыкнув к красивым серёжкам с белыми искрящимися камушками, к тяжёлым разноцветным бусам, ярким платьям, высоким прическам, маникюру, вечерним поездкам в кино и в театр на военном автомобиле с персональным водителем, она совершенно не представляла, как теперь ей жить дальше. Соседки, ещё вчера, под гитару и бутылочку вина, с неподдельным удовольствием разделявшие привалившее ей «бабье счастье», сегодня, крепко уцепив вернувшихся мужей под локоть, проходили мимо гордо и независимо.