Выбрать главу

- Значит, всех так собеседуют? Зачем? - молчание стало для Лизаветы невыносимым.

Госпожа Игерьина - при свете дневном стало очевидно, что лет ей куда больше, чем показалось Лизавете внизу - ответила:

- К нашему превеликому сожалению оказалось, что некоторые... конкурсантки весьма легко внушаемы. А сами понимаете, в нынешних обстоятельствах, мы не можем позволить себе победительницу... со столь явным недостатком.

Лизавета слегка наклонила голову.

В подобных обстоятельствах?

Это она... нет, конечно, слушок пошел сразу и как-то так даже окреп, утвердился... но получить подтверждение... почти прямое...

В работе своей она привыкла иметь дело с намеками, отчетливо понимая, что от собственно доказательств они весьма существенно отличаются. И сейчас... еще одно испытание?

Конкурс, кажется, будет не таким уж простым делом.

- И я прошла? - хлопнуть ресницами, но не переигрывать. Обмануть менталиста подобного уровня невозможно, но... кто говорит о лжи?

Лизавета давно научилась играть с правдой.

И нет, она не дурочка.

И не наивна.

Она... обыкновенна. Именно, главное, себя в этом убедить. Просто девушка, решившая попробовать силы. Почему бы и нет? Она ведь имеет право... по условиям конкурса... она...

Менталистка улыбнулась.

И подмигнула: мол, мне понятны твои игры, но я смотрю на них сквозь пальцы. Лизавета провела пальчиком по гладкому фарфоровому боку чашки: не стоит поддаваться.

Прием известный и при толике везения...

...их ведь учили держать ментальные щиты...

- Значит, вы решили попробовать свои силы? - госпожа Игерьина провела ноготочком по фарфору, и тот издал премерзейший звук.

- Я, конечно, понимаю... - Лизавета заставила себя сидеть спокойно.

Подобные шуточки менталисты частенько используют, чтобы разрушишь спокойствие собеседника.

- ...что я, верно, не совсем соответствую образу... и может, не так, чтобы красива... но это ведь шанс...

Искренность.

И только она... это действительно шанс, не только для Лизаветы - сама она давно уж смирилась с участью неприкаянной старой девы, - но для сестер. Ульянка уже заявление подала... а как сияла, узнав... тетка, конечно, заподозрила неладное, однако промолчала...

- Что вы, - госпожа Игерьина прищурилась. - Вы слишком строги к себе. Но я хотела бы знать, что вы всецело отдаете себе отчет... конкурс потребует от вас немалых сил, что душевных, это ведь непросто... что физических...

И вновь внимательный взгляд.

- Я готова, - Лизавета осознала, что она и вправду готова.

И не только ради денег, хотя они нужны, конечно, ведь кроме Ульянки и Марьяша подрастает. И тоже надеется, и никак нельзя ее этой надежды лишать.

А значит...

...ради них.

И еще отца, который верой и правдой служил отечеству. И ради матушки, верившей, что Лизавета обо всех позаботится... и ради себя самой.

Не юная?

Пускай.

Далеко не красавица?

Не важно.

Она сделает все, чтобы в конкурсе этом задержаться как можно дольше...

- Ваше настроение мне нравится, - сказала госпожа Игерьина, доставая из стола пакет бумаг. - Будьте добры прочесть. Если что-то не понятно, спрашивайте... как только подпишете...

...читала Лизавета быстро.

И подпись поставила недрогнувшей рукой.

Паковала чемодан - ужасающего великолепия вещь - под тетушкины причитания.

Ефросинья Аникеевна была, безусловно, женщиной предобрейшей, иная не стала бы возиться с сиротами, но при всем том совершенно обыкновенной, далекой от мира магического и полагающей, будто истинное счастье порядочной девицы - удачное замужество.

И степень удачности определялось исключительно состоянием жениха.

Потому ей, смиренной и тихой, жизнь свою прожившей с мужем, родителями выбранном, были непонятны ни Лизаветины терзания, ни тем паче стремление ее отправить сестер на учебу. Учеба для девиц вовсе излишество, а уж денег стоит таких, на которых отличное приданое справить можно.

- Фома Ильич вновь заглядывать изволил, - со вздохом произнесла она, изгибаясь, заглядывая в глаза Лизаветы с непонятною робостью. - Спрашивал, не передумала ли ты...

- Не передумала.

В данный момент Лизавету куда больше беспокоили платья, коих набралось целых пять. Одно - полосатенькое, быстро приведенное в порядок, другое из темной плотной ткани, более подходящее для осени, летом такое не носят. Еще пара повседневных, прямого кроя и украшенных единственно теми же перламутровыми пуговицами. А последнее с кружавчиками, совершенно легкомысленное и сшитое тетушкой в тайной надежде, что кружавчики эти смягчат неудобный Лизаветин характер, склонят сердце ее к жениху столь выгодному.

- Лизанька!

- Тетушка, - Лизавета тетушку обняла. - Мы уже говорили. Нехороший он человек, недобрый. И мысли у него поганые, и устремления от светлых далеки. И не надобно нам такого счастья, сами справимся.

- Он Ульянке пряничка принес, - пожаловалась тетушка, то ли ревность надеясь вызвать, то ли предупреждая.

- Скажи Ульянке, что этакие пряники поперек горла встать могут. И вообще, ей не о пряниках думать надобно, а об учебе...

Тетушка вновь вздохнула, но перечить не посмела.

Она и супругу-то покойному, человеку военной выучки и привычек казарменных никогда-то не возражала, полагая, что он-то знает лучше. А как не стало его, так и растерялась, и в растерянности этой прилепилась к братову семейству.

Ее не гоняли.

Не обижали.

Не полагали никчемною, какою она сама себя считала втайне - ни хозяйства не сберегла, ни детей народить не сумела, - но обходились со всем уважением. А что уж после приключилось... добрейшая Ефросинья Аникеевна втайне осознавала, что сама она не справилась бы.

Лизавета...

Ах, такой крепкая рука нужна, и только где ж ее взять-то? И может, оно к лучшему? Пусть при дворе окажется, оглядится, небось, там женихов - не то, что в пригороде, один кривой, один хромой и два пропойцы горькие. Нет, авось найдет кого по душе...

Ефросинья Аникеевна постановила себе сходить в храм и свечку поставить.

За здравие.

А еще к бабке одной заглянуть, про которую в околице сказывали, будто бы она на куриных яйцах гадать умеет и так ловко, что все сказанное всенепременно сбывается. Что же до соседушки, то, положа руку на сердце, он и самой Ефросинье Аникеевне доверия не внушал, однако же... разве в Лизаветином возрасте перебираются?

Какой ни дюж, а все муж...

...но раз уж так...

- Ох, тетушка, как вы тут без меня, - Лизавета села на кровать и руки сложила. Накатило вдруг... сердечко застучало, забилось пойманной птицей, голова кругом пошла.

И рукам стало холодно.

А если... она никогда не оставляла свою семью надолго, да что там... стоило уйти, как поселялось недоброе чувство, что, вернувшись, кого-то да не застанет, что уйдет вдруг тетушка - она слаба здоровьем и сердечные настойки пьет, да только помогают они слабо.

Или сестрицы.

Или...

Страх был необъясним, и справляться с ним получалось, пусть и требовались для того немалые усилия.

- Справимся, - тетушка села рядышком и по руке погладила. - А ты не бойся... ты у нас разумница... и красавица редкостная...

В том Лизавета крепко сомневалась и до сих пор, признаться, пребывала в немалом изумлении, что ее вообще к конкурсу допустили. Была она... да обыкновенна. Не слишком высока, но и не мала ростом. В меру изящна, пусть и не без некоторой угловатости, которую нынешние платья не скрывали, но будто подчеркивали. Тот же Фрол Ильич не единожды выговаривал, что Лизавета себя не бережет, питается скудно, а оттого тоща без меры.

Плевать.

А вот лицо у нее чистое, хоть и рыжа волосом, но без веснушек. Веснушки-то обыкновенно через два сезона на третий в моду входят, но все знают, - это лишь отговорки, никому неохота рябую жену...

полную версию книги