Тихо шелестя, спало пшеничное поле, и, растянувшись под бузиной, спали три лисы. Только Инь шевелила иногда лапами, точно на бегу, и вздрагивала, переживая вновь во сне свое освобождение из плена.
С колосьев падали на землю капли дождя. Луна скользила в высоте, окружая себя радужным венцом, - ведь облака ушли и она страдала от одиночества.
А утром, словно никогда и не было грозовой ночи с молниями и рокочущим громом, ярко светило солнце. Прилетевшие из деревни воробьи завтракали спелыми пшеничными зернами, ласточкин народ щебетом приветствовал свет и тепло, эти дары солнца, когда проснулись наконец и три лисы.
Они не шевелились, только водили глазами.
- Если бы мы раньше встали, то уже убрались бы отсюда, - сказала Карак. - Вечером в поле приходил Гладкокожий, и это не к добру. Чую беду.
- Тогда надо уходить поскорей, - посоветовала Инь.
Карак лишь взглянула на нее, и Инь сразу поняла, что старая лисица не нуждается в ее советах.
- Когда снова засверкает Холодное сияние, мы уйдем отсюда искать другое место. И Чи знает, что мы здесь. И Кар тут нахальничала. Нам лучше уйти.
Вдруг Вук осторожно поднял голову. Напряженно вслушиваясь, сказал:
- Идет Гладкокожий.
Но тут уже и две другие лисицы услышали в поле шаги людей.
Их было двое. Они осматривали полегшую пшеницу, щупали сырые колосья и сокрушенно качали головами.
- Черт возьми эту непогоду, - пробурчал один из них. - Придется подождать.
- Может, после полудня приступим, - сказал другой с большой палкой и трубкой, торчащей из кармана.
- Пожалуй. До полудня просохнет. Но передайте старосте, чтобы не начинали, пока не придет сюда старший егерь. Обложите поле. Говорят, здесь лисицы.
- Слушаюсь.
И, осмотрев еще раз пшеницу, они направились к деревне.
Лисы не решались пошевельнуться, ведь если птицы их заметят, то беды не миновать. Но ласточки над ними ловили жуков, а Кар полетела в деревню, где обычно ей удавалось что-нибудь украсть.
Услышав, что люди ушли, лисы немного успокоились, только Вук в тревоге бил хвостом по земле.
Перед полуднем наступила тишина. Ослепительно сверкало в вышине солнце, с треском сохли пшеничные стебли, и земля испускала теплый пар, который, колыхаясь, танцевал в воздухе.
- Никогда не ждала я с таким нетерпением темноты, - прошептала Карак.
Миновал и полдень. Колокольный звон разлился по округе, словно аромат заработанного обеда, и тени приобрели резкие очертания, как и силуэт церковной колокольни.
Лисы вздремнули немного, как вдруг где-то возле деревни заходила земля под человеческими шагами и до их ушей долетело журчание многоголосой речи.
Все трое вскочили. Приближающаяся опасность волновала им кровь, глаза сузились и заблестели, как клинок ножа, и чтобы скрыться от людей, лисы бросились в пшеницу. Они уже повернули к лесу, когда и там кто-то закричал:
- Боршош, ты готов?
- Все на месте, господин старший егерь!
Клубок голосов звучал уже поблизости.
- Добрый день, господин старший егерь! - прокричал кто-то. - Эй, люди, отсюда начнем! Ну, помоги бог! - И зазвенели косы.
Они врезались в полегшую пшеницу, и стебли ее, оторвавшись от родной земли, с шелестом замертво падали друг на друга.
- Все пропало, - прошептала Карак. - Так мне и надо! Ведь я знала, чувствовала...
Сердца у лис неистово стучали, что видно было по их вздымающимся бокам.
Вук привстал. От смертельного страха у него перестало сжиматься сердце, но похолодело в животе, - все-таки некоторое облегчение.
- Я пойду огляжусь, - сказал он. - Так мы погибнем. Ведь в этом шуме мы и не услышим, как они подойдут к нам.
Карак с удивлением смотрела, как Вук скрылся в пшенице. Нет, на это она не решилась бы. Близость человека парализовала ее, и только при крайней опасности - когда обычно все уже потеряно - выпрыгнула бы она из своего тайника.
Инь тихо лежала. Она, конечно, привыкла к людям, но страх Карак передался и ей.
Светило солнце, шуршали колосья, и медленно текло время.
Наконец появился Вук.
- Уйти невозможно, - тяжело дыша, сказал он. - Повсюду Гладкокожие. С молниебойными палками. Надо ждать!
И он лег ничком.
Постепенно таяло пшеничное поле. Росли снопы сжатого хлеба, и то здесь, то там раздавались песни девушек.
Стоял прекрасный летний день.
Охотники, скучая, вытирали пот со лбов и лишь тогда схватились за ружья, когда кто-то закричал:
- Вон лиса!
В той стороне стоял старший егерь. Он держал наготове ружье, но не видел зверя.
Жнецы бросили работать.
- Кто кричал? - подойдя к ним, спросил старший егерь.
- Пишта Беке, - ответил кто-то.
- Я хотел только попугать Мари, - покраснев, как рак, оправдывался Пишта Беке.
Старший егерь так посмотрел на шутника, что тот готов был сквозь землю провалиться.
- Ну, парень, берегись, я тоже тебя так попугаю, что ты света не взвидишь.
- Да средь бела дня, - прибавил старик жнец и снова замахал косой.
День уже клонился к вечеру. От пшеничного поля осталась маленькая полоса, и охотникам надоело ждать появления лис.
- Если бы рыжая была тут, то давно уж выскочила бы, - заметил какой-то жнец, точа косу. - Не снесла бы такого гама.
- Должно быть, - согласился с ним стоявший поблизости охотник.
Но старший егерь не терял надежды.
К вечеру сжали почти все пшеничное поле, оставался лишь небольшой уголок, и именно здесь, под бузиной, притаились три лисы. Они переговаривались лишь глазами. Страх смерти холодным ветром витал над ними, но тронуться с места было нельзя.
- Если придется выскочить отсюда, давайте разбежимсн в разные стороны, - прошептала наконец Карак.
- Кто-нибудь из нас, возможно, спасется.
- Подождем, - сказал Вук, - я еще раз выгляну.
- Нет, нет, - испугались одновременно Инь и Карак. - Ты погибнешь.
Но лисенок их не послушался. В нем билось отважное сердце старого Вука, и он понимал, что лучше умереть, чем нелепо, вслепую нарваться на беду.
Прижавшись носом к земле и закрыв глаза, Карак ждала, когда прогремит смертельный выстрел. Храбрость Вука восхитила бы ее, если бы в эту страшную минуту она способна была восхищаться.
Жнецы вышли на сжатую полосу, и староста закричал:
- Эй, люди, полдничать!
Охотники посмотрели на старшего егеря.
- У меня дела в деревне, - повесив ружье на плечо, сказал он. - Вы покараульте еще немного, ведь почем знать...
И он пошел в деревню.
Когда он скрылся за холмом, охотники тоже повесили на плечи ружья.
- У старшего егеря об эту пору вечно находятся дела, - подмигнув, сказал один из них.
- Вкусное пивцо со льда... - сказал другой.
- Хорошенькая трактирщица, которая разливает пиво, тоже лакомый кусок, - сказал третий, и они побрели к высокому дереву, под которым полдничали жнецы.
- Вы правы, - встретил их староста. - Тут уже не осталось ни мыши, ни лисицы. Угощайтесь, пожалуйста, господа охотники, вот сальце. Не побрезгуйте.
Трясясь от волнения всем телом, Вук крался обратно к бузине. Путь к бегству был открыт, и в его глазах горел огонь жизни.
- Они ушли. За мной, быстро! - с трудом переводя дух, проговорил он.
Инь и Карак в оцепенении смотрели на него.
- Быстро, - прошипел Вук; глаза его засверкали, и лисицы почувствовали, что надо повиноваться.
Инь и Карак встали, словно во сне, готовые последовать за ним. Они дрожали, понимая, что пшеничное поле хорошо просматривается и их логово почти на виду. Настороженно озираясь, вышли они из укрытия, и тогда Вук понесся впереди, как красный факел.