На четвертой неделе своего пребывания в Германии Лишь замечает что-то неладное: его помощник Ганс, и без того юноша серьезный, сидит на паре мрачнее тучи, подпирая голову руками, будто она отлита из чугуна. Размолвка с любимой, догадывается Лишь. Одна из тех красивых, остроумных, пыхтящих как паровоз немецких бисексуалок, блондинок с выпрямленными волосами, одевающихся в стиле «американское ретро»; или иностранка, прекрасная итальяночка в медных браслетах, улетевшая домой, в Рим, жить с родителями и работать администратором в галерее современного искусства. Бедный, безутешный Ганс. Но когда он теряет сознание прямо за партой, пока Лишь чертит на доске диаграмму по Форду Мэдоксу Форду[64], становится ясно, что дело в другом. Мертвенная бледность, прерывистое дыхание: эти симптомы Артуру Лишь уже знакомы.
Он поручает студентам отвести бедного мальчика в Gesundheitszentrum[65], а сам идет в изящный современный кабинет доктора Балька просить на своем ломаном немецком нового ассистента. Смысл сказанного доходит только с третьей попытки, и доктор Бальк издает тихое «Аха».
На следующий день Лишь узнает, что доктор Бальк слег с какой-то неведомой хворью. Посреди пары, синхронно взмахнув хвостиками, точно перепуганные лани, тихо падают в обморок две девушки. Лишь начинает видеть закономерность.
– По-моему, я немного распространяю, – сообщает он Бастьяну за ужином в местном ресторанчике. В меню столько диковинных позиций (под заголовками «Холодные друзья», «Горячие друзья» и «Друзья с хлебом»), что Лишь каждый вечер заказывает одно и то же: шницель с кисловатым картофельным салатом и большой бокал искрящегося пива.
– Артур, ты вообще о чем? – спрашивает Бастьян, отрезая себе кусочек его шницеля.
– По-моему, я немного распространяю заразу.
Бастьян качает головой.
– Это вряд ли, – говорит он с набитым ртом. – Ты же не заболел.
– Но все остальные больны!
Официантка ставит перед ними хлеб и Schmalz[66].
– Знаешь, это очень странная болезнь, – говорит Бастьян. – Я чувствовал себя совершенно нормально. А потом, когда ты заговорил со мной, у меня закружилась голова и подскочила температура. Просто кошмар. Но всего на одну ночь. Думаю, это сок брюссельской капусты помог.
– Я не принес сок брюссельской капусты, – говорит Лишь, намазывая смальцем ломоть черного хлеба.
– А мне снилось, что принес. И это помогло.
Наш автор в замешательстве. Он меняет тему:
– На следующей неделе у меня событие.
– Знаю, ты говорил, – отвечает Бастьян, угощаясь его пивом; свое он уже прикончил. – Литературные чтения. Скорее всего, я не приду. На таких мероприятиях обычно скука смертная.
– Нет-нет-нет, я никогда не убиваю скукой. А еще на следующей неделе выходит замуж моя подруга.
Взгляд баварца блуждает по залу и останавливается на телеэкране, где показывают футбол.
– Да? – рассеянно говорит он. – Близкая подруга? Она расстроилась, что ты не придешь?
– Я хотел сказать «друг». Да, близкий. Я не знаю, как сказать по-немецки. Больше, чем друг, но в прошлом.
Холодный друг?
Бастьян с удивлением переводит на него взгляд. Затем берет его за руку и лукаво улыбается.
– Артур, ты хочешь, чтобы я ревновал?
– Нет-нет. Это античное прошлое. – Лишь треплет его по руке. – Что ты думаешь о моей бороде? – спрашивает он, подставляя лицо свету.
– Дай ей еще немного времени, – подумав, отвечает Бастьян. Он отрезает еще кусочек лишьнианского шницеля и, бросив на Лишь пристальный взгляд, очень серьезно добавляет: – Знаешь, Артур, ты прав. С тобой не заскучаешь.
И снова поворачивается к телевизору.
Телефонный звонок в переводе с немецкого на английский:
– Добрый день! Издательский дом «Пегасус», меня зовут Петра.
– Доброе утро. Вот мистер Артур Лишь. У меня беспокойство насчет этого вечера.
– А, здравствуйте, мистер Лишь! Да-да, мы с вами уже говорили. Уверяю вас, все в полном порядке.
64
Форд Мэдокс Форд (1873–1939) – английский писатель, поэт, критик, редактор литературных журналов. Его роман «Солдат всегда солдат» (1915) славится сложной структурой с большим количеством ретроспекций и нарушением хронологического порядка повествования. Вероятно, группа проходит именно его.