– Артур, – улыбается Финли Дуайер. – Снова в Париже!
И почему нельзя забыть нам дружбу прежних дней?[87]
Спустя какое-то время после «Литературных лавров Уайльда и Стайн» пути Артура Лишь и Финли Дуайера снова пересеклись. Судьба свела их во Франции, на литературном турне американских писателей, устроенном французским Министерством культуры. По задумке, они должны были целый месяц разъезжать по провинциальным библиотекам и нести искусство в массы. Приглашенные американцы никак не могли взять в толк, зачем французам импортировать писателей из-за рубежа и зачем кому-то понадобилось Министерство культуры. По прибытии в Париж, совершенно разбитый после долгого перелета (тогда он еще не знал фокуса со снотворным от Фредди), Лишь бросил окосевший взгляд на список авторов и обреченно вздохнул. Снова это имя.
– Здравствуйте, я Финли Дуайер, – сказал Финли Дуайер. – Мы с вами не знакомы, но я читал ваши книги. Добро пожаловать в мой город; я ведь, знаете ли, тут живу. – Лишь сказал, что ждет не дождется, когда они все вместе отправятся в турне, но Финли возразил, что он все не так понял. Они будут путешествовать парами. «Как мормоны», – с улыбкой добавил этот субъект. Лишь не спешил радоваться, пока не узнал наверняка, что нет, Финли Дуайер не его пара. Он вообще остался без пары; из-за слабого здоровья одна пожилая писательница так и не приехала. Лишь ничего не лишился; напротив, это было маленькое чудо: один во Франции на целый месяц! У него будет время и писать, и размышлять, и знакомиться со страной. Стоя во главе стола, дама в золотых одеждах объявляла пункты их назначения; Марсель, Корсика, Париж, Ницца. Артур Лишь… она сверилась с записями… Мюлуз. «Что?» Мюлуз.
Мюлуз, как выяснилось, расположен на границе с Германией, неподалеку от Страсбурга. Каждый год там устраивают дивный праздник урожая, на который он опоздал, и чудесную рождественскую ярмарку, до которой еще далеко. Ноябрь – межсезонье: неприметная средняя сестра. Приехал он поздно вечером, и его сразу отвели в гостиницу, удачно расположенную прямо на территории вокзала, и город показался ему мрачным, а дома – сгорбленными. В его номере, похоже, ничего не меняли с семидесятых. Лишь долго штурмовал желтый пластиковый комод, но в конце концов вынужден был отступить. В ванной слепой сантехник перепутал краны с горячей и холодной водой. Окна номера выходили на круглую площадь, вымощенную кирпичом, точь-в-точь пицца «Пеперони», которую свистящий ветер бесконечно приправлял сухой листвой. В конце турне, утешал он себя, к нему хотя бы приедет Фредди, и они на недельку задержатся в Париже.
Его сопровождающая, стройная красавица алжирских кровей по имени Амели, не могла и двух слов связать по-английски; оставалось только догадываться, почему ее взяли на эту должность. И все же по утрам – в дивных вязаных свитерах, с улыбкой – она встречала его в вестибюле гостиницы и доставляла в местную библиотеку; днем, когда его возили на мероприятия, ездила на заднем сидении, а по вечерам доставляла его домой. Где жила она сама, было загадкой. Как и то, зачем ее к нему прикомандировали. Неужели, чтобы он с ней спал? Коли так, его книги плохо перевели. Библиотекарь вполне сносно говорил по-английски, но нес на себе печать неведомой скорби; под осенним дождем его бледная лысая голова словно размывалась и обесцвечивалась. Библиотекарь отвечал за его график; в первой половине дня Лишь выступал в какой-нибудь школе, во второй – в какой-нибудь библиотеке, а в промежутке его иногда возили в какой-нибудь монастырь. До этого он никогда не задумывался, что подают во французских школьных столовых; так стоило ли удивляться при виде заливного с маринованными огурцами? Красивые дети задавали чудесные вопросы на чудовищном английском, на манер кокни проглатывая «эйч»; Лишь любезно отвечал, и девочки хихикали. У него просили автограф, как у настоящей звезды. Ужинал он в библиотеках, зачастую в единственном месте со столами и стульями – детском зале. Вообразите: высокий Артур Лишь втиснулся за детский столик и ждет, пока ему развернут бутерброд с паштетом. В одной библиотеке для него испекли «американские сладости», на поверку оказавшиеся маффинами с отрубями. Чуть позже: он читал вслух для шахтеров, а те задумчиво слушали. О чем все только думали? Кто догадался послать писателя-гея среднего полета к французским шахтерам? Финли Дуайер наверняка каждый вечер срывал овации перед бархатным занавесом где-нибудь на Ривьере. Здесь же: мрачные небеса и мрачные судьбы. Вот и Артур Лишь помрачнел. Дни становились всё пасмурнее, шахтеры – всё угрюмее, хандра его – всё чернее. Он не воспрянул духом, даже обнаружив в Мюлузе гей-бар; жалкая темная комнатушка, горстка «любителей абсента»[88] и вывеска «Фортуна», иронию которой он не оценил. Когда Лишь исполнил свой служебный долг, духовно обогатив каждого шахтера Франции, и вернулся поездом в Париж, Фредди уже прилетел из Нью-Йорка и спал в номере прямо в одежде поверх простыней. Лишь бросился к нему в объятия и глупейшим образом разрыдался. «Ой, привет, – сонно протянул молодой человек. – Что случилось?»
87
Измененная цитата из стихотворения шотландского поэта Роберта Бернса (1759–1796) «Старая дружба»: «Забыть ли старую любовь / И не грустить о ней? / Забыть ли старую любовь / И дружбу прежних дней?» (пер. С. Маршака).