Они страстно поцеловались.
— А теперь прижмемся друг к другу.
Они прижались.
— Давай прижмемся еще сильнее!
Он стиснул ее в объятиях изо всех сил.
— Ладно, хватит пока что, — отстранилась она.
Такси остановилось перед большим старым многоквартирным домом, который, казалось, судорожно мигал огнями окон, не переставая дремать, погруженный в воспоминания о прошлом.
Альфред расплатился с водителем и повел мадам Дюбарри к парадному. В кабине лифта она начала взволнованно ему подмигивать и нажала на кнопку «0».
— В подвал? — изумился Альфред. — Разве ты живешь в подвале?
Вместо ответа она направила ему в живот крохотный красный цилиндрик. На его крышке он заметил кнопку, на которую лег ее большой палец.
— Тебе не нравится подвал, паршивый вакклитианин? Стой спокойно и делай в точности то, что я скажу. К твоему сведению, мне известно, где находишься ты и где расположена твоя камера управления. Так что не думай, что тебе удастся удрать, заплатив всего лишь повреждениями формы.
Альфред опустил глаза на тот участок тела, к которому было приставлено ее оружие. Она явно заблуждалась относительно расположения его камеры управления, однако без желудка тоже вряд ли можно жить.
— Не беспокойся, — взмолился он. — Я не собираюсь совершать никаких глупостей.
— И правильно делаешь. Предупреждаю, не вздумай сдуру пфмпвать. Изрешечу так, что через дырки в твоем теле будет просвечивать солнце, распылю на молекулы твое…
— Понял, — перебил ее Альфред. — Никакого пфмпвания. Абсолютно никакого. Обещаю. Даю честное слово!
— Твое честное слово! — презрительно фыркнула она.
Лифт остановился. Она вышла спиной вперед, жестом приказав ему следовать за ней. Он смотрел на лицо в маске, на сверкающую блестками одежду и неожиданно вспомнил, что Дюбарри, когда ее волокли на гильотину в 1793 году, кричала толпе: «Милосердия! Милосердия за раскаяние!». Но ни толпа, ни революционный трибунал, с удовлетворением подумал он, не приняли во внимание эти крики. В холодном выбеленном подвале их ждал мужчина. Гугенот. Тот самый, который обладал американской способностью все учитывать.
— Было трудно?
— Нисколько, — ответила она. — Он сразу клюнул на шаблонное упоминание о конкурсе трехлетней давности. Внешне, правда, и виду не подал, что это его интересует, но должно быть, сильно испугался. Я обнаружила через несколько секунд, когда объяснилась ему в любви, а он прямо в лоб предложил уединиться. — Мадам хихикнула. — Бедолага, такой неумелый и трогательный! Разве так отреагировал бы любой американец-самец? Ничего не сказал о моих красивых глазах, о том, какая я милашка, как не похожа ни на одну другую и не предложил трахнуть еще по одной, называя меня крошкой.
Гугенот, тем не менее, весьма подозрительно рассматривал Смита.
— Его форма и маскировка на удивление превосходны, — заметил он. — Это указывает на высокую профессиональную подготовку.
— Ну и что из этого? — пожала плечами она. — Можно соорудить распрекрасную форму, но какая от этого польза, если крайне неряшливо играть свою роль? Он почти ничего не знает о том, как ведут себя люди, какие у них манеры. Посмотрел бы ты, как неловок он был в любви, пока мы ехали в такси!
— Настолько плох?
— Плох? — Она закатила глаза, стремясь придать своему лицу максимум выразительности. — Мне было его от души жаль, настолько он неуклюже делал вид, что ласкает настоящую женщину. Плох — это не то слово. Дешевая подделка. Второсортное проявление своего либидо. Ни малейшего вожделения. Симуляция похоти. Неубедительно!
Альфред глядел на нее взглядом, преломленным сквозь широко разверзшиеся раны уязвленного мужского достоинства. Это в ее исполнении были грубые проколы, которые сорвали бы любой спектакль с ее участием! Но решил воздержаться от высказывания вслух своего неодобрения. В руках мадам Дюбарри по-прежнему сжимала оружие, и он не имел ни малейшего представления о том, в какое кровавое месиво может превратить его этот красный цилиндрик.
— Ладно, — кивнул гугенот. — Давай поместим его вместе с тем, другим.
Ощущая прикосновение цилиндра к своему позвоночнику, Альфред пошел по подземному коридору, свернул направо, еще раз направо и остановился перед голой стеной. Гугенот провел несколько раз рукой по кирпичной кладке. Часть стены откинулась в сторону, и они прошли внутрь.
Потайная дверь, вот как!
Мрачные мысли овладели Альфредом.
Потайная дверь, женщина-сирена в качестве приманки и гугенот — руководитель операции — вот и весь необходимый реквизит. Единственно, чего недоставало — это причины всей этой чертовой заварухи. Похитители, очевидно, не разгадали в нем контрразведчика-человека. Иначе уничтожили бы сразу же. Для них он — вакклитианин. Подлый вакклитианин, не меньше. Значит, существуют две шпионские сети? И враждуют между собой с целью установить контроль над Землей еще до вторжения? Это значительно осложняло его миссию. Теперь даже и думать нечего о том, чтобы обратиться в полицию, если, разумеется, удастся когда-нибудь до этой полиции добраться, с заявлением о существовании угрозы двух инопланетных вторжений! Да и кто бы признал в нем контрразведчика?
Помещение было просторным, без окон. В одном из углов находился прозрачный куб со сторонами примерно в два с половиной метра. На полу внутри куба сидел средних лет мужчина в однобортном коричневом деловом костюме. Во взгляде его мелькнуло любопытство, сменившееся горькой безнадежностью.
Подойдя к кубу, гугенот остановился.
— Ты его, разумеется, обыскала?
Мадам Дюбарри засуетилась.
— Нет… не полностью. Я собиралась это сделать, но ты уже ждал у двери лифта. Я не думала, что ты придешь так скоро, а затем… мы начали разговор, и я просто…
Начальник сердито покачал головой.
— Ты еще говоришь о компетентности! Ну что ж, раз мне приходится самому делать все подряд, то деваться некуда!
Ощупав Альфреда, он извлек из его карманов авторучку и зажигалку, внимательно осмотрел их и положил на место. Вид у него был несколько растерянный.
— При нем нет оружия…
— Он явно недостаточно опытен, чтобы ему можно было доверять что-либо опасное.
Гугенот задумался.
— Нет. В таком случае ему бы не позволили действовать одному. Он бы обязательно находился под наблюдением.
— Может быть, так оно и было, но тогда мы…
— В таком случае, мы под наблюдением! Да, весьма вероятно. Что ж, мы все равно оставим их в дураках. Независимо от того, состоялся контакт или нет, сегодня вечером мы заканчиваем операцию на этой планете. Не станем больше выходить наружу. Примерно через час покинем Землю, забрав пленников с собой в штаб-квартиру.
Гугенот несколько раз провел руками по кубу, так же как и по наружной стене. В прозрачной преграде появился пробел, который стал быстро расширяться. К спине Альфреда красноречиво прижался цилиндр, и он был вынужден шагнуть внутрь куба.
— Дай ему небольшую дозу, — услышал он шепот гугенота. — Не столько, чтобы он умер до допроса, но так, чтобы оглушить его и лишить их возможности переговариваться.
Позади раздался чуть слышный щелчок. Розовое свечение озарило стены. Он почувствовал, как в желудке образуется газовый пузырь и медленно поднимается вверх. Через секунду последовала сильная отрыжка.
Когда Альфред обернулся, проем в прозрачной стенке уже затянулся, а гугенот сердито глядел на мадам Дюбарри. Лицо мадам было весьма озабоченным, она недоуменно смотрела на свое оружие.
— Я ведь велел тебе оглушить его, а не пощекотать! Неужели на тебя ни в чем нельзя положиться?
— Я сделала все правильно. Прицелилась точно в управляющий отсек и применила среднюю по величине дозу по индексу вакклитиан. Не понимаю…
Гугенот возмущенно замахал руками.
— Пошли отсюда! Начнем паковать вещи. Вернемся сюда поздно ночью, и я запрошу штаб о выделении мне другой помощницы для следующей операции на Земле. Такой, у которой познания в сфере сексуальной практики людей будут не столь обширны, но которая будет знать, как нужно обезоружить только что пойманного пленника и будет в состоянии прочесть на циферблате индекс!
Мадам Дюбарри опустила голову и последовала за начальником. Потайная дверь закрылась. Альфред осторожно пощупал прозрачную стенку. Вещество было прозрачным, как стекло, на ощупь напоминало резину и слегка липло к пальцам, как только что отлитая пластмасса. Оно было на удивление прочным. Ко всему прочему стенка испускала слабое молочное свечение, благодаря которому сквозь нее можно было видеть, хоть и не четко, гладкие стены потайной комнаты. Потом он повернулся и принялся рассматривать своего сотоварища по плену. Человек этот, в свою очередь, смотрел на него подозрительно и в то же время нерешительно, явно не понимая, как следует себя вести в сложившейся ситуации. Во всем его облике была какая-то безликость и совершеннейшая посредственность, что делало его чем-то замечательно знакомым.