4.
Судьбу свою не искушая, немного отступил от
края, и тут почувствовал испуг, чтобы не
глянуть вниз – а вдруг? Но всё же подошёл я
близко и наклонился очень низко, потоком этим
любовался – он так искрился
и даже где-то серебрился,
ведь зрелища красивей нет,
когда под воду входит свет.
Итак, стою, смотрю на воду,
кристалл магический явит,
что сад вокруг меня таит.
Ведь на серебряное дно
в ручей посеяно зерно,
проделал это Купидон —
в ручей приманку бросил он.
Среди предметов, в отдаленье,
я вижу изгородь, с великим удивленьем,
иду смелей, за ней цвели, одна другой алей,
три восхитительные розы, и никакие мне угрозы
не стали бы страшны, когда вокруг разгул весны.
И вот три розы предо мной, я пью их аромат
хмельной, когда б я чувства не сдержал,
бутон прекрасный я б сорвал. Среди
бутонов я избрал цветок, что ярче всех пылал.
С бутона веял аромат, им наполнялся целый сад,
и я решил, что здесь навечно останусь жизнь
я коротать, и я бы мог его сорвать,
когда б хватило дерзновенья,
но также был здесь часовой,
колючий куст густой,
а на стебле того цветка были иголки неспроста.
Амур, всё видя, восхитился и скромно так
остановился, стрела сквозь сердце мне прошла,
надежда так была мала, смертельный хлад меня
пронзил, мороз как будто просквозил,
и тело вдруг упало, а сердце вовсе встало,
однако же, нигде снаружи я крови здесь не
обнаружил, и всё же я идти не мог.
Я стрелу вытащил, как смог,
но наконечник в этот миг мне
в сердце полностью проник,
и там он навсегда застрял,
раз Красоте принадлежал, и пользы мне не
принесут те травы, что вокруг растут:
иного сердце не желало, сорвать
бутон повелевало. Но бог любви не отставал, и
новую стрелу он взял – саму святую Простоту,
а было на её счету немало уязвлённых,
теперь я перед ней, коленопреклонённый.
А дальше та в меня впилась,
что Куртуазностью звалась.
Я сел, любовию плененный,
и в цепи страха заключенный,
желал увидеть я бутон, мне нужен
был всего лишь он, и пусть летел бы
град камней, любовь была б ещё сильней. И вот,
приблизившись к цветку, назло Амуру-мастаку,
я там одежду разодрал и все свои штаны порвал.
Однако боль была легка,
не мог же я издалека тем ароматом
наслаждаться, за это можно и подраться
с чертополохом и кустом, не знаю имени,
но в нём так много есть колючек и всяких
разных вредных штучек. Амур же снова
атакует и промахнуться не рискует,
и вот четвертая стрела всю грудь мою
насквозь прошла. А я хочу с бутоном жить,
мне всё же есть, чем дорожить,
и нет сильнее средства,
чем близкое соседство.
Стрела Компании сильна,
и вот летит опять она,
в груди моей конец застрял,
и я плашмя наземь упал.
Теперь я жажду умереть,
страданья не могу стерпеть,
удел влюбленного таков,
что он благословить готов
свою судьбу, в чем каяться я не могу.
Стрелу назвали Милый Вид, совет —
покой, терпенье, вот что он велит.
Последняя стрела впилась,
но вот подействовала мазь,
и сердце снова встрепенулось,
и будто жизнь в меня влилась,
откуда сила вновь взялась?
Амур кричит: «Ты арестован,
и плен вассалу уготован!
Сдавайся сам, и чем скорей,
тем кончится всё веселей!»
И я, не мудрствуя, сказал,
послушным будет ваш вассал,
я тихо покоряюсь и перед жребием
склоняюсь, во всем вас поддержу,
вам честно послужу.
Хвалу закончив воздавать,
хотел я ноги целовать,
но он сказал: «Тебя ценю за твой ответ,
твоей любовию согрет, тебе признателен
я очень, я вижу, нрав твой не испорчен,
с вилланом сходства не имеешь, а потому
здесь преуспеешь, тебя беру к себе на службу,
и засвидетельствовать дружбу лобзаньем
в губы мы должны, вопросы наши решены.
Теперь ты можешь быть спокоен,
моей ты дружбы удостоен,
и с этих пор я твой наставник и сеньор».
Так стал слугой его, друзья, и очень
этим горд был я, и сердце мне
не служит больше,
там целый гарнизон солдат,
что на часах любви стоят, и сердцем
строго управляют, и никуда не отпускают.
От сердца ключ ему отдав, условия его приняв,
прервал я этот разговор, достал он ключик,
на запор моё он сердце затворил и ключик
в ларчике закрыл. Малюсенький такой тот
ключик, но очень даже он могучий.
Такая вот проверка силы, я буду
верен до могилы, позвольте
душу мне продать, надежду чтобы оправдать;
любви уж больше не тая, так говорю Амуру я,
боясь обязанностей всё же, что на меня божок
возложит. И вот речёт: «Пока ты верен
паладину, для беспокойства нет причины,
когда тебе лукавство не мешает, а это ведь
всегда смущает. Но скоро не приходит благо,
терпенье нужно и отвага, так что тихохонько
сиди, страдай себе и жди, я знаю зелье, что
возвратит тебе веселье, но уж и ты от всей
души приказ исполнить поспеши».
И я поклялся тут же – пусть, я заучу всё
наизусть! Амур тут начал мне диктовку, свои
приказы выдал ловко, в роман я это заключил
и долго сам их все учил, ты недоверьем
не греши – писалось это от души.
Сначала толком уясни, что низость подлость
порождает и всякого с пути сбивает, и тот,
кто подлость полюбил, тот
про галантность позабыл.
Вилланов подлость порождает,
рассудок сильно помутняет,
безбожный тот народ обманом лишь живёт;
беги любой нечистоты, и горя не узнаешь ты;
старайся кротким быть с народом, и старика ты
привечай, не называй его уродом, детишек ты
не обижай, всегда всех первым поприветствуй
и добрым словом провожай, а если хочешь сально
побранить, не лучше ли молчанье сохранить?
Не должно рыцарю браниться,
над словом грязным веселиться; в обиду
женщин не давать, да что с них брать,
такую мать… Гордыне глупо предаваться,
ведь даже можно так зазнаться, что от любого
пустяка не оберешься ты греха;
ну а любви высокой ради всегда быть
надо при параде, изящно должно
щеголять, нарядом женщин удивлять.
Кошель шелковый раздобудь,
всегда старайся как-нибудь
поэлегантней сшить нарядец.
А если денег не хватает,
ну так на ярмарку слетай ты
и шапочку из роз купи,
на Троицу там дешевы цветы.
Всегда ты руки умывай и сам одежду
подшивай, не забывай же чистить зубы,
не вздумай вдруг накрасить губы!
И не румянься, чтоб не стать
лукавым дамочкам под стать,
как те бесполые уроды, что,
позабыв закон природы, задами вертят
так и сяк, когда им встретится… дак,
а ведь такое повелось, и сколько ж этих…
развелось! Так знай и помни, что любовь —
то в плач, то в радость, ну а разлука —
вечно гадость! То в смехе ты, то в плаче,
так и проходит жизнь твоя, но разве может
быть иначе? Изящно сможешь гарцевать,
себя заставишь уважать. Тебе бы ловким стать
пловцом, ну и, конечно же, гребцом, а если ты
ещё атлет, тебя оценит высший свет; а уж коль
голос музыкален, открыты двери всякой
спальни, от герцогини до пейзанки,
та пред тобой поставит банки
со снедью вкусной и простой,
когда придешь к ней на постой,
все любят молодых, а пущ всех поющих.
Смотри не прослыви скупцом, поелику
будешь глупцом, коль щедрости ты не
полюбишь, то сам свою любовь погубишь.
Не в деньгах счастье, согласись, щедро давай
и не бесись, если в ответ никто тебе не даст
песет. Пусть сердце алчет неустанно, и час
наступит для свидания, с ней рядом быть —
всего важней, так пострадай же ты о ней!
Все мысли надо посвятить одной лишь
дамочке прелестной, деленье вовсе
неуместно: отдай ей сердце целиком,
и вот тогда, без принужденья, прими
свободное решенье: любовь свою
отдать навек, зачем же одолжать
на время – на кой вообще такое бремя?
Так вот, когда тебе случится
по ушки самые влюбиться,
то силою любовных грёз
испытан будешь ты всерьёз!
Когда нахлынут чувства вдруг,
ты позабудешь всё вокруг
и ты полюбишь тишину,
но одиночество тянуть на сердце
будет невозможно, и в мыслях станет так
тревожно – ведь за тобой по всем местам
гоняться станут тут и там, и жар, и холод,
~ 5 ~