Аlexandr Adamovich
Листея 2
Глава 11 “Новый День”
“Канализация”
Пыльные углы – глубины черепушек.
Тыльные бугры – бобины бормотушек.
Идей бредовых преисполнен.
Мозг, что крысам скормим.
Ка-на-ли-за-ция-я-я.
Шаг миллиметровый – птичий взлёт.
Поток дерьмовый – обычай переврет.
Обычай быть вольною крысой.
Устой, амбиций слышать бризы.
Ка-на-ли-за-ция-я-я.
Смывать, смывать весь креатив,
Все авангардные идеи, все вековые одиссеи.
Смывать, смывать всех этих крыс,
Всех вороных, дурных, на мысли озорных.
Ка-на-ли-за-ция-я-я-я-я-я-я-я.
Василий Трубецкий
Фрагмент выступления на 4 ежемесячном
квартирнике “Летовский Семинар”
* * *
“Здесь пахнет золотом”, – подумал Герман войдя в небезызвестные покои на улице “Златогорской”, – “все как и 7 лет назад, ничего не изменилось.”
– Что ты, Филя, все еще ищешь молодых талантов в театральных учреждениях?, – вдруг изрек Блохин, бросив походную сумку на землю и окропив персидские ковры остатками грязи со сменной одежды.
– Германий! Семь лет прошло, а ты говорить “здравствуйте” так и не научился! Ха-ха-ха!, – тучная фигура продюсера вскочила с места и понеслась с дружелюбными объятиями на старого товарища, – а это и есть твой “Иаков”, – Голденберг окинул святого отца измерительным взглядом, – Филипп Бедросович, давно не виделись, – манерно уклонившись изрек мужчина, – так вот, Гера, теперь ты “Мирослав Гадюкин” как просил, будешь мастером у группы некоего Валерьяна Видоплясова и свиты оного, – он перебирал документы в руках, – ух, пришлось же мне повозится с этими документами, друг, но они таки у тебя. Скажу так, изначально я не смог сотворить крепкую личность из ниоткуда, поэтому украл для тебя пропащего столичного блондина и мы с тобой подменим его фотографии, так сказать, хотя ты и без того довольно похож!
– Без проблем, премного благодарен, – на этот раз уклонялась новоиспеченная личность, – родной университет, общага, не было дома никогда, была только она. Ха-ха-ха-ха. А у дедушки Филиппа нету подарков для Иакова?
– Хоть рождение Христово и отмечается по церковному календарю, в народные поверья, если проще – ересь господня, мне верить не пристало, – почесывая растительность на подбородке отвечал батюшка.
– Вам, господин, я тоже подготовил что-то необычное, но так как имя у вас все равно поддельное, менять его я кардинально не хотел. Да и бумажная волокита, не мой профиль, будете, говоря кратко – Иаковым Богомиром. Дело с концом, – Филя вручил пачку бумаг каждому беглецу, – носите на здоровье!
– Мы пожалуй…
– Увы нет, Гера, вы определенно останетесь у меня на чай, – хозяин пододвинул гостям стулья и потянулся к заначке под столом, – белое полусладкое, помнишь, друг?
– Как не помнить!, – вскочил парень, – семилетняя выдержка, я тогда поклялся, что когда выйду, мы с тобой опрокинем по стаканчику!
– Да и закрывали мы его тоже вместе, не забывай!, – достав штопор, Бедросович начал упорно бороться с пробкой, – вы будете, святой отец?
– Обряд воскресного причастия, сакральный для каждого православного человека, естественно!
– Ну что друзья, – Блохин поднял бокал к люстре, – за свободу!
– Ух!, – Филипп хлопнул посудиной об стол, – хорошее!
– И в правду, – согласился Иаков.
– А вот теперь, Гера, давай говорить по сути, – продюсер сел и перешёл на более серьёзный тон, – ты, мог по-тихому выйти в любой момент, что не составило никакого труда, ни мне, ни тебе. Но твой гениальный разум решил устроить самую масштабную резню за последний десяток лет, и повернуть к себе не просто все внимание, а буквально нарисовать на лбу красную мишень. В чем был задум, друг?, – сложив пальцы в уверенной позе спросил тот.
– Как сказал бы мой знакомый историк, “Зачем было немцам переодеваться в поляков для начала войны?”. Правильно, Филя, для отвлечения внимания. Пока полицаи будут жадно грызть каждый кусочек информации о “Германе Блохине”, я проверну максимально масштабное дело и наконец-то уйду на покой!
– Сначала, я бы посоветовал тебе побриться, – заметил Голденберг, – и по плану, твои кудри мы тоже выпрямим и перекрасим в блондинистый. Ты ведь для этого запускал этот бомжатский образ?
– Почему прямо бомжатский? Когда я был на свободе таких называли хипстерами, но не суть. Где там ваш цирюльник?
– Господи, Гера, с таким говором ты наверное далеко не уйдешь, – он поднял телефон и набрал некий набор цифр, – да, Лизонька, можешь входить.