— Нет, видно, у тебя не все дома, — с трудом произносил Полынин, — ну, ладно, не трепись. Иди, иди!
— И что ты за человек, Василий? Какая муха тебя укусила? — с удивлением разглядывал его Бричкин. — Был нормальный, все как полагается, начальство тебя хвалило, а вот как случилось это с облигациями… Нет, не нравишься ты мне, — с сочувствием вздыхал Бричкин.
— Чего ты привязался, как слепой к забору? Я не барышня, чтобы нравиться, — Полынин свирепо выкатил глаза.
— Вот верни тебя, положим, в дореволюционное время, интересно, кем бы ты стал? — задумчиво спрашивал Бричкин.
— Уж будь покоен, кем-нибудь да стал бы, голова пока варит, не то что у тебя!
— Нет, скучища с тобой зеленая, — махнул рукой Бричкин.
После Новосибирска потянулась тайга. Запахло сосновой смолой. Ели стояли пышные, в шубах из хвои. У молодых елок виднелись веточки, похожие на крестики. «Так-так-так, так-так-так», — отстукивали колеса. Рассветы были туманные, ледяные. Клумбы лежали обмороженные, черные, как следы больших костров. Жиденькая алая заря освещала голубой иней на ломкой, остекленевшей траве.
Бричкин приникал к окнам, высовывался в двери, выскакивал на каждой остановке. Поезд затормозил около семафора. Бричкин спрыгнул и побежал по крутому берегу вниз, гремя ведром. Галя за ним.
Прозрачная Ангара бурлила, делая плавный поворот, слегка дымилась около острова. Бричкин сложил ладони ковшиком, с удовольствием напился ледяной, вкусной воды и зачерпнул полное ведро. Вода была такой прозрачной, что ведро казалось пустым. Галя с хохотом обрызгала Бричкина, шумно умылась. Лицо ее раскраснелось.
— Умойся и ты! Сажу з носа соскобли! — закричала она и, нагнув голову Бричкину, принялась плескать ему в лицо. — Теперь внукам будешь гутарить: я умывался в Ангаре!
— Эх, то ли мы еще увидим в жизни! — завопил Бричкин и брызнул на нее.
Паровоз загудел, Галя бросилась наверх, к вагонам, Бричкин за ней, но, вспомнив о ведре, вернулся. Поезд уже тронулся, когда он подбежал к подножкам.
— Швыдче, швыдче, — кричала испуганная Галя, — от дурный!
А потом они сидели в купе у Гали и восхищенно смотрели, как бурно и весело Ангара вырывалась из Байкала. Байкал плескался и сверкал в огромной чаше, края у которой — большие сопки, заросшие лиственницами.
— Эх, и места же, — Бричкин приникал к окну, — проезжаешь Волгу и думаешь: «Вот здесь бы пожить», подкатишь к Уралу: «Не-ет, — думаешь, — лучше здесь», а теперь вот думаю, что интереснее Байкала, пожалуй, и не отыщешь места. Так, наверное, и не решу, где бросить якорь. Всюду хочется пожить.
Галя молча смотрела на чешуйчатые стволы сосен, и ей тоже захотелось пожить и здесь, и на Ангаре, и на родной Украине.
— Дай я тоби пришью пуговку на рубашке, — тихо проговорила она.
Бричкин отыскал в кармане пуговицу. Галя вынула иголку с ниткой, воткнутую в подкладку берета, и принялась тщательно пришивать ему на груди пуговицу, а он боялся шевельнуться. Когда же она, откусывая нитку, прижалась к его груди лицом, он перестал дышать и, если бы еще миг, то, наверное, задохнулся бы. Против своей воли, он тронул ее волосы и увидел, как вспыхнуло ухо, иголка с перекушенной ниткой упала на колени, а Галя все не отнимала лица…
Поезд грохотал в тоннелях, пыхтел среди сопок и лесов, забрался на Яблоновый хребет. Студеный ветер качал сосны, желтые лиственницы. Воздух был чист и свеж, как первый снег. Сверкало солнце. Сзади поезд подталкивался вторым паровозом; когда стали спускаться вниз, к Чите, тормоза зашумели так, словно большущее точило оттачивало огромные ножи.
Перед Читой вагон наполовину опустел.
Бричкин и Полынин убирали постели, поднимали полки, сметали сор, и Бричкину стало грустно расставаться с пассажирами. Он уже к ним привык за эту длинную дорогу.
Полынин с нетерпением поглядывал в окно: да скоро ли эта Чита! Он забежал в купе, воровато оглянулся, быстро налил стакан водки, опрокинул в рот. Хотелось заглушить тревогу, нетерпение, злость на эти бесконечные пространства, на этого дурака Бричкина. Ходит, скалит зубы, липнет к девке, словно уже деньги положил в карман. Ну, вот она и Чита, наконец-то! Теперь еще столько же обратно ехать. Потерпи-ка!
Пассажиры и носильщики в белых фартуках несли чемоданы, узлы.
— До свидания, товарищ Бричкин, счастливо доехать! — крикнули молодожены, а про Полынина и забыли…
Поезд отправлялся обратно в Москву через двенадцать часов. Вся поездная бригада сходила в баню, а потом разошлись кто куда.
Бричкин и Галя бродили по городу, зашли в кино. Возвращаясь в вагон, усталый, но веселый Бричкин усмехнулся про себя: «А все-таки любопытно, кто же выиграл — я или он?»