Шмель присосался к черно-лиловой виноградине, выел дырку, почти весь залез в нее, оцепенел, упившись соком, обмер в сладкой дремоте, обессиленный, захмелевший.
Весь базар залит ослепительным, опаляющим солнцем. Свет и жара, несмотря на осень, щедро обдают землю. Света такое изобилие, что все видится четко, словно под увеличительным стеклом.
Вот пришел Дададжан (Лосев жил у него на квартире). Старик ставит на прилавок круглую корзину. Большие жилистые руки снимают толстый слой листвы, и художник видит длинные красивые кисти кишмишного винограда. Виноградины мелкие, как черная смородина, без косточек, сладкие, точно капли меда.
Дададжан величавый. Лицо у него длинное, узкое. Оно от зноя почти шоколадное, а шея черная, морщинистая. Ярко выделяются белые усы и борода. На лысой голове черная тюбетейка-ферганка с белой вышивкой. Под нее около виска подоткнут корешком фиолетовый георгин.
Желтовато-серые глаза старика смотрят на людей приветливо. На нем белая рубаха без ворота и пуговиц, подпоясанная линялым синим платком, штаны из бязи чуть ниже колен, халат с лиловыми и зелеными полосами. На босых ногах — глубокие галоши.
В рубахе под мышкой перепел — Дададжан всегда носит его с собой.
На вершинах деревьев, в виноградниках, в садах, около чайхан висят клетки, и по ночам перепела звучно кричат на весь город свое «спать пора!».
Дададжан мастер по виноградарству. Ранней весной, когда наступало время приводить виноградники в порядок, садоводы-любители звали его к себе. Целые дни он переходил из сада в сад, щелкал большими ножницами, одни лозы обстригал, другие привязывал к перекладинам белыми тряпочками.
Лосев любит этого старика, недавно закончил его портрет.
К Дададжану подходит Вика.
Лосева поражают ее пушистые, почти льняные волосы и большие светлые глаза. Нежная кожа на ее щеках чуть-чуть розовеет. Плотную фигурку небрежно прикрывает пестрый сарафанчик. От голых, позолоченных солнцем рук, ног, шеи веет чистотой, юностью.
В руке у девушки сетка, в которой золотистая айва, такая жесткая, что, если надавишь зубами, от нее не откусывается, а, щелкнув, откалывается кусочек. В другой руке болтается красный эмалированный чайник.
Лосев, отложив кисть, слушает голос девушки:
— Ах, ата, какой виноград! Его жалко есть!
— Зачем жалко? — Дададжан улыбается. — Ешь! Будет лето — будет виноград!
Дададжан выбирает самую лучшую кисть, кладет в медную чашку весов.
— Здесь больше килограмма! — восклицает девушка.
— Тебя как звать?
— Вика!
— Возьми, Вика-хон! Хорошему человеку разве жалко?
— Спасибо. — Девушка ставит чайник на землю и осторожно опускает виноград в сетку. Из карманчика сарафана вытаскивает сто рублей.
— Вай! Сдачи нет. Торговал еще мало-мало, — разводит руками Дададжан.
— Возьмите. Я похожу по базару, а потом подойду.
— Хоп! Гуляй. Ходи. Подойдешь — деньги будут.
И старик, тронутый доверием, протягивает Вике лучшую гроздь.
— Попробуй. Сок солнца.
— Ой, что вы! Спасибо! Я же купила! — машет рукой Вика.
— Не обижай! Зачем? Угощаю. От слова «халва» во рту не станет сладко. Ешь!
Вика, держа гроздь высоко, запрокидывает голову, откусывает несколько ягод.
Сунув руку под дужку чайника, она идет по базару, с любопытством смотрит по сторонам. Сетка стукает по ноге, почти касаясь земли.
Лосев, взволнованный, собирает краски, отдает их Дададжану и, проталкиваясь в толпе, бросается следом. Вот мелькнула голова Вики, ее солнечные волосы. Вот голая поджаренная зноем спина. Лямка сарафанчика все сползает и сползает с плеча.
Девушка-узбечка в алом сверкающем платье и в черной бархатной жилетке без рукавов держит кур, связанных за ноги, как гроздь. Куры висят вниз головами.
— Им же больно! — возмущается Вика.
Лосев стоит за ее спиной. Он слышит собственное сердце. Словно в лучшие свои годы он счастливо любил эту девушку, а потом потерял, мучительно долго искал и вот наконец-то нашел! Подбежать и только окликнуть — и она обернется, в глазах мелькнет радостный испуг, она выронит авоську и заплачет от радости.
«Какая глупость! — ругает он себя. — Все в порядке, как обычно. Так же я восхищался и закатом и морем». Но сердце все волнуется: тронуть бы ее руку, теплый от солнца сарафанчик, нагретые волосы…
Вика заходит в другой уголок, где старики, сидя на земле под тутовником, продают пряности. Пахнет перцем.