Под Бамако, в местечке Боле, мы посетили опытный кооператив. Его не очень многочисленные члены заняты разработкой новых методов ведения сельского хозяйства. Одна из важнейших проблем, как и в Гвинее, — соединить животноводство с земледелием, дать таким образом удобрение полям. И еще — внедрение новых культур: прежде всего хлопка, которого пока сеют мало, сизаля, табака, овощей… Члены кооператива шефствуют над пятнадцатью деревнями — передают свой опыт их жителям. И таких кооперативов в окрестностях Бамако уже около тридцати…
Трудно начинать, когда начинать приходится почти на пустом месте… Но Мали — продолжается.
Административная часть Бамако называется Кулуба; она расположена на плато, возвышающемся над Нигерийской равниной. На площади у дворца президента, в самом ее центре, сделана высокая клумба, на которой растут почти все полюбившиеся мне в Африке деревья… Там есть небольшие, всегда зеленые деревца манго, там высятся тонкоствольные, с метельчатыми вершинами, пальмы, там горит, не сгорая, пылающая акация, там цветет белая лофира — самое мужественное дерево Африки, а по соседству с ней желтеет кассия сибериана, которой я любовался на Фута-Джаллоне вместе с Диаре Мусса. Нет баобаба, но его и невозможно вообразить на клумбе… С края плато открывается великолепный вид на равнину — такой же, как в Гвинее с горы Какулима на прибрежную низменность, заселенную племенем сусу…
Сегодня вечером мы улетим во Францию, хотя дорога туда не проста. Из Бамако самолеты компании «Эр Франс» летят на Марсель. Значит — над Алжиром, а небо над Алжиром закрыто. Говорят, что и Париж не принимает самолеты. Мятежники внутри страны сделали попытку захватить транспортные машины на аэродроме Орли, повредили бомбами здание аэропорта. На улицах Парижа — танки, войска приведены в боевую готовность. Еще существует угроза высадки десанта мятежников в столице Франции… Скорее всего мы полетим на Касабланку, в которой только что закончила работу конференция борцов за независимость из португальских колоний…
У нас есть еще в запасе немного времени, чтобы спокойно постоять на краю плато Кулуба, чтобы попрощаться с Африкой, попрощаться с республикой Мали.
У меня есть все основания считать, что я справился со своей задачей: я много интересного увидел и в Сенегале, и в Мали, и я продолжил свои наблюдения, нашел в Мали те черты нового в жизни африканских стран, которые так радостно было подмечать в прошлом году.
В Мали, конечно, сделаны лишь первые шаги, но мне вовсе не хочется гадать, на какие преобразования решатся малийцы в ближайшие месяцы или годы… Глядя на подернутую дымкой Нигерийскую равнину, я просто вспоминаю город Канкан, вспоминаю самоуверенного мсье Симона, представителя бельгийской алмазной фирмы. Он не сомневался в прочности своего положения, но через несколько месяцев после нашего с ним разговора и алмазные разработки, и торговля алмазами были национализированы… Надо полагать, и Мали не остановится на достигнутом.
В прошлом году, уже в самолете, летящем на Дакар, я вспоминал грозовую ночь в саванне, когда пытался нарисовать себе образ сегодняшней Африки; тревожные вспышки молний потом не раз виделись мне, когда доносилось в Москву гулкое эхо африканских событий… Тревожным заревам еще долго полыхать над Африкой, но сейчас, на плато Кулуба, возвышающемся над великой рекой, над бескрайней саванной, я по-иному думаю об Африке и по-иному прощаюсь с ней…
Не потому ли, что я лучше узнал ее и больше полюбил?
Я буду еще долго размышлять о подробностях двух путешествий, я буду часто задумываться и о далеком прошлом «Черного континента», и о его будущем. Но сейчас, в последние часы, которые дано мне провести в Мали, все мои раздумья об Африке конкретизируются по трудноуловимой игре фантазии в образах трех африканок, живших в разное время и в очень непохожие эпохи… В голубой дали, открывающейся мне с плато Кулуба, они — как сама Африка — медленно проходят перед моим мысленным взором…
Одна из этих женщин за полторы тысячи лет до нашей эры была женой фараона, поклонявшегося Солнцу, и великий художник древности сохранил для нас ее облик — создал портрет юной красивой женщины в высоком, как бы сдвинутом назад, головном уборе, запечатлел ее мягкий профиль с чуть выдвинутым вперед подбородком, любовно вылепил тонкую длинную шею. Она, эта женщина, известна у нас под именем Нефертити, но на самом деле ее звали Нефретити, что в переводе означает «Прекрасная пришла»…