Можно было подумать, что писатели грудью встанут на защиту художественности и отстоят от опошления коренной принцип настоящей литературы. Увы и ах! Непревзойденный острослов, мастер афоризма и автор бессмертного анекдота об английской королеве, озвученного на всесоюзной партконференции, несравненный Григорий Бакланов в середине 1988 года писал в унисон златоусту Е. Сидорову: «Романы В. Дудинцева «Белые одежды», А. Рыбакова «Дети Арбата», повести А. Приставкина «Ночевала тучка золотая» и Д. Гранина «Зубр» — эти книги — о слишком серьезных и больших проблемах, они о главном». А главное для Бакланова — это неприязнь к людям «этой страны», нетерпимость к инакомыслию. Посему он мечет молнии в сторону безымянных, но вполне узнаваемых врагов своих: «Но постепенно сложился хор голосов: это беллетристика, публицистика, они художественно несовершенны… Ах ты, Бог ты мой, какие ревнители художественности! Годами, десятилетиями терпели серые, бездарные романы и не морщились, похваливали, а тут вдруг тонкий художественный вкус прорезался, «совесть» не выдержала». Браво! Так их, сучьих сынов, то бишь обладателей, видите ли, тонкого художественного вкуса. По усам их, по усам! Хотя нет основания поднимать вселенский гвалт ведь перечисленные им же сочинители далеко не блещут дарованиями, скорее наоборот, как и сам Гриша Бакланов. Да и с эстетическим вкусом у них не лады — не могут отличить изящную словесность от плохой беллетристики, равно как талант от бездари, а художественность от графоманских поделок. Но уж такова воля Господня.
9 февраля 1989 года болгарская газета «Литературен фронт» опубликовала интервью с главным редактором «Октября» Анатолием Ананьевым. В вашем журнале, сказал представитель «Литературного фронта», «публикуются весьма острые произведения, но подлинной сенсацией не только литературной, но и общественной жизни стал роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»». Ответ Ананьева последовал в обычном для него завиральном пафосе: «Я, — говорит, был потрясен, когда прочитал роман. Он охватывает целую эпоху, написан невероятно художественно, заставляет читателя прослезиться». Оказывается сей графоманище еще и сентиментален! «Позволю себе, — продолжает он, — сказать, что «Жизнь и судьба» приближается к романам Толстого не только мышлением автора, но и восприятием читателя. Гроссман большой художник. Хотя у нас издаются многие романы, писателей же с романным мышлением единицы, и Гроссман первый среди них. На мой взгляд, с полным правом можем поставить его в пятерку самых значительных имен советской литературы: Шолохов, Леонов, Горький, А. Толстой и Гроссман. Более того, я поставил бы его имя в начале». Ну что с него возьмешь: Гроссман выше Шолохова и Горького… Скажите, есть ли разница между филиппиками господина Фридмана-Бакланова в адрес русских писателей и «невероятной художественностью» повести Гроссмана, провозглашенной Ананьевым. Да никакой! Кроме элементарного фокусничанья.
Но мы несколько отвлеклись от грозного окрика Бакланова в адрес «ревнителей художественности». Итак, не успел он умолкнуть, как раздались гневные возгласы талантливого, но заблудившегося в трех соснах, а посему повышенно эмоционального и несколько несдержанного на слово Василя Быкова (июль 1988 года). «И пусть не лицемерят те поборники «высокой художественности», которые будто бы «недосчитываются» ее в «Детях Арбата», «Белых одеждах» и других потрясших общество произведениях». Оно, конечно, так, однако же насчет «потрясения» Василь Быков, кажется, попал впросак, поскольку потрясение произведением искусства и потрясение беззастенчивой ложью, положенной в основу сочинения — увы! — совершенно разные вещи. Но писателю, как говорится, виднее… А вот если бы сей «потрясатель» классической эстетики продемонстрировал следы означенной художественности в названных им вкупе с Баклановым книгах, то, возможно, не только бы посрамил этих, как он тонко заметил, «лицемеров», то бишь поборников литературного мастерства, но оказал бы услугу изящной словесности, которая на наших глазах заметно чахнет.
Увы, названные им сочинения, «потрясшие общество», немощны и бревенчаты, вскоре все они после публикаций бесследно канули в Лету, как будто их и не было вовсе. Впрочем, нельзя ставить это в вину их авторам талант незаемный дар и тут ничего не поделаешь. Однако будем внимать Быкову. «Не дефицитом «высокой художественности» обеспокоены они, а крушением кровавого престижа Сталина, — громил он вчерашних собратьев по перу русских авторов. — Теперь они воспылали последней, старческой (?!) любовью к «мертвому льву», потому что боятся разоблачения кое-каких малопочтенных поступков, совершенных некогда во имя «льва живого»». Кто это «они»? Какие «малопочтенные поступки»? Да и какое отношение имеет художественность, ко всем этим «львам», живым и мертвым, вкупе с «малопочтенными поступками» и прочей «старческой любовью», будь она неладна.