Только пещерным экстазом можно объяснить восторги еженедельника по поводу деятельности человека, призывающего Запад сбросить на его родину атомные бомбы, поскольку, мол, ее народ заражен идеологией коммунизма и надлежит уничтожению. Весь мир был потрясен гибелью державы как оплота надежды и народовластия, а литературные «патриоты», видите ли, «счастливы, что своими слабыми силами хоть в малой мере способствовали тому…». Гнусность многолика и не имеет пределов.
Что же сегодня предлагает народу сей многолетний разрушитель Советского Союза? Решительно выступать против угнетателей? О, нет!«…Чего нельзя, нет — решать дело оружием. Это значило бы — до последнего развалить нашу (?!) жизнь и погубить народ» (какая забота! — Н.Ф.). Посему он требует от народа смирения, терпения, т. е. привыкания к рабскому состоянию, в которое его вверг криминально-коррумпированный режим. «Ах, — лицедействует знаменосец всех реакционных сил в мире, — если бы мы (sic! — Н.Ф.) были способны к истинному всеобъединению: мирными средствами, но воистину всенародно выразить наш гнев — так, чтобы власти в своем мраморном корыте задрожали и очнулись. В других странах такими массовыми выходами и поворачивают ход своей истории. А пока не способны, то вот правило: действуй там, где живешь, где работаешь! Терпеливо, трудолюбиво, в пределах, где еще движутся твои руки» («Россия в обвали»).
Но тут «батя» не оригинален. Видимо, устал от долгого перенапряжения, постарел малость и стал, милостивец, повторять зады. Да еще в 1994 году, когда он безмятежно созерцал свои владения в американском Вермонте, любимец последнего генсека Распутин призывал к терпению, а вместо борьбы с эксплуататорским режимом советовал заняться культурным просветительством, пропагандой нравственного выживания и религиозным самопознанием. Предвосхищая речения своего кумира и благодетеля, он писал: «Мы сумасшедшие, которые остались в меньшинстве… Нынешняя обстановка едва ли изменится скоро… Тут другого выхода нет, лучше поворачивать свои знамена обратно… будем собирать подписи в защиту нравственности…» Какой шустрый сей «духовный лидер народа», первостатейный «патриот» и сподвижник Солженицына и Шафаревича, а?
Вторым после Солженицына геркулесом мысли и авторитетом в среде литературных «патриотов» является И. М. Шафаревич. В некотором роде, он даже потеснил в угол «брадатого пророка» — теперь с ним носятся… как с писаной торбой, и он, уверовав в свой дар, начал выходить далеко за пределы «математической пустоты» (Л. Леонов) и вторгаться даже в творчество русских классиков, демонстрируя свои пошлые представления о них, как убедительно пишет Владимир Бушин. Однажды в недалекие дни Пушкинского юбилея на страницах «Правды» беседовал всем известный эрудит Виктор Кожемяко с глубокоуважаемым антисоветчиком И. Шафаревичем. Последний, желая внести свой вклад в изучение Пушкина, обратился к гордым строкам знаменитого стихотворения «Клеветникам России», которые поэт, вспомнив недавние наполеоновские войны, бросил в лицо Западу:
И, видимо, не желая отстать от времени, заявил, что здесь Пушкин прибег к сексуальному образу огромной выразительной силы. «Ну как же, мол, никто до сих пор не понял этого! Ведь поэт ясно сказал, что они были «под ним» и при этом «дрожали». И что же Кожемяко? Вместо того чтобы пощупать у академика пульс или сразу вызвать «скорую помощь», он возликовал: ах как ново! ах как смело! ах как тонко!.. Вот его уровень понимания художественной литературы и литературного образа в частности. Мне об этом факте сексуального пушкиноведения уже приходилось писать, но об участии в нем В. Кожемяко я из большевисской солидарности до сих пор молчал. Но сколько можно!» Кстати, в другом месте главный специалист по вопросам искусства «Правды» и «Советской России» Кожемяко встал грудью за Солженицына: «Разве не зачитывались мы «Одним днем Ивана Денисовича» и разве не он в «Красном колесе» показал нам роль Февраля — роль, которую мы (партия? народ? соседи Кожемяко? — Н.Ф.) тогда знали слабо?.. а Россия, свидетельствую (sic! — Н.Ф.), во многом жила в отношении своего прошлого в потемках». М-да…
Однако ж, продолжим тему. Что обеспечило нашему мудрецу, давнему другу Солженицына, непререкаемый успех в стане литературных «патриотов»? На этот вопрос отвечает Татьяна Глушкова в статье «Труден путь к «большому народу»». Главной предпосылкой, как это ни странно на первый взгляд, был его антисоветизм. «А в герои Смутного времени, по самой логике, по духовному существу явления Смуты, непременно попадают ОТСТУПНИКИ, ПЕРЕБЕЖЧИКИ, на что приходилось уже мне принципиально указывать (см. «Наш современник», 1991, № 11). Человека последовательных убеждений, человека традиционной чести и верности Смута, пока в разгаре она, не может вынести на гребень популярности, гребень власти — политической или духовной. Тут, на руинах традиции, на руинах уклада и осыпях идеологии, преимущество получает — сообразно эпохе — личность подвижная в духе, в фундаментальных основах, личность «руинная» и реконструирующая себя, как архитектурный «новодел». Личность, споро «перестраивающаяся»… И если даже перед нами Хамелеон или просто Перебежчик Кажущийся, он получит бесспорное преимущество в общественном мнении. Ибо общество Смутной поры ищет в герое воплощенье себя — своей зыбкости, своих метаний, преступных своих, вихревых крайностей».2 При сем автор находит, что эта психология восходит к христианскому сознанию, по которому, скажем, разбойник, оставивший свое греховное дело, привечается на пути добра с особым сочувствием и пониманием. А когда психология эта накладывается на специфическую общественную психологию Смутного времени, — авторитет «новообращенного» стремительно растет, заслоняя собой тех истинных патриотов России, которые не «прозревали» (к старости), ибо не были ни обольщены, ни слепы. (Выделения в текстах Глушковой автора.)