- Вы считаете, что русская провинция умирает?
- Да, повсюду видишь остовы разрушенных животноводческих ферм и построек, покосившиеся плетни и заборы, заброшенные домишки и хаты под замшелыми крышами - и всюду бурьян, бурьян. О Господи, почему так случилось, ну почему же?.. Но нет ответа, нет утешения. Ведь и люди такие же - уставшие, убитые наповал всеми нашими реформами и повсеместной разрухой. Вроде бы люди, а вроде бы и сухие листья. И среди этих печалей и ты живёшь как писатель, как человек. Ну а где же сам народ, кто же всё-таки работает на бывших колхозных полях, есть ли у нашей деревни хоть какая-то надежда?
Кстати, очень похожие вопросы задала однажды "ЛГ" Виктору Петровичу Астафьеву, а потом опубликовала интервью писателя под заголовком "Русский человек - такая бездна". Это стало одним из последних выступлений писателя. Виктор Астафьев сказал тогда, что народ российский хоть и частично, но всё-таки сохранился, но нации как таковой уже нет. И всё же проживают ещё по городам и весям мужики и бабы, особенно бабы, которые работают в поте лица. И если бы, мол, они не работали, то мы бы сейчас просто вымерли. И ещё много горького и честного сказал тогда писатель. Восемь лет прошло с той поры, и самого писателя уже нет на земле. Но его правда осталась. Больше того, некоторые беды в той же, к примеру, деревне ещё больше обострились. Да что говорить… Многие деревни в наши дни просто исчезают с лица земли, а вместе с ними убывают и наш народ, и наш великий русский язык. Об этом я написал недавно не очень весёлую повесть "Золотой ковчег". Она появилась вначале в журнале "Подъём", а потом вышла отдельным изданием в "Роман-газете". В своей повести я попробовал прикоснуться к самым горячим точкам в нашей глубинной, провинциальной жизни. Но эти темы ждут ещё своих Распутина и Белова. Так что всё впереди. К тому же в провинции всё же сохранились остатки наших стародавних привычек - например, читать книги и размышлять над прочитанным.
- Как вам видится с высоты вашего провинциального одиночества современный литературный процесс? Какие явления и события радуют, а что, наоборот, огорчает?
- Радует главное - что литература по-прежнему жива. Стоит
Девочка хочет к морю
Виктор ПОТАНИН Рассказ Летом в городе тесно и душно. Солнцу трудно дойти до земли, оно запинается о высокие крыши. А низким домам совсем плохо: их сжали каменные стены, ограды, и людям в них грустно.
Этой весной Вере исполнилось шесть лет. Она знала все буквы, писала по клеткам, при виде злого человека хмурилась. При виде доброго - улыбалась.
По утрам открывала окна, хотелось впустить в комнату всё живое, рождённое летом, но к ней приходили только пыль, большие подвижные мухи и сухой звон крана, который носил кирпичи на высокую стену. Вере скоро надоедал этот шум, и она начинала листать книги. Но взгляд быстро уставал от ярких деревьев, от белых слонов и весёлых зайцев, глазам хотелось живого, родного
В эти минуты Вера вспоминала мать, которая уехала к морю, мать к ней приближалась, начинала пахнуть своей одеждой и телом. Отца своего Вера не знала. Он погиб давно при большом несчастье на заводе. От него остался только портрет на стене: отец стоял высокий, в белой рубашке, от которой ещё издали шли свет и нежность. Теперь с ними жил другой человек - Григорий, маленький, молчаливый, он ходил по полу бесшумно, в нём не было веселья, мужского превосходства над миром, и оттого он не мог заменить отца.
Летом к окну прилетали птицы - голуби, воробьи. Вера кормила их крошками и думала, из каких зелёных мест они прилетели, есть ли у них душа, как у человека. Как всякий городской человек, под душой она видела умение думать и разговаривать, не зная, что чаще душа безмолвна и открывается только самой себе.
И Вера грустила: смотрела подолгу в окно, а глаза были неподвижны и узки. Иногда подходила к окну большая собака Дозор. Она была утомлена городским шумом и разучилась лаять. Собака долго искала себе друга, но найти не могла. Шерсть её отвыкла от ласки, от тёплых прикосновений пальцев, ей даже казалось, что такое бывает только во сне.
Собака подошла к окну случайно, и Вера с ней сразу заговорила. С собакой уже давно никто не говорил, она удивилась и подняла уши. И Вера рассказала ей про мать, которая жила на юге, плавала в море, и уж давно забыла свою дочь, и, наверное, среди яблок и винограда, среди хорошей жизни думает об одном море. Ведь там совсем другая жизнь, и все люди там любят друг друга: иначе зачем бы они так стремились к морю. Собака упёрлась лапами о подоконник, Вера потихоньку трогала её уши.
С тех пор собака стала часто приходить к окнам, и она встречала её, гладила ладонью. Но Вере всё равно было плохо - хотелось к доброй, ласковой матери, к морю.
Собака всегда её внимательно слушала, потом начинала лизать в щёки, к обеим приходило спокойствие, и им хотелось спать. Собака покачивалась на ногах - дремала, и у Веры тоже слипались глаза. В это время появлялась старуха-сторож. Дозор вежливо поджимал хвост и уходил. Но он шёл потихоньку, с достоинством и всё время оглядывался.
Григорий на весь день оставлял Веру соседке - толстой старухе. И та не спускала с неё глаз. У неё был опыт по надзору за детьми. Всю жизнь она проработала в детском доме, а своей семьи не имела. Она не говорила с Верой о жизни, потому что боялась воспоминаний, но иногда ворчала на кого-то - все старые потихоньку ворчат. Она пасла Веру, как курицу, позорно выслеживала каждый шаг, сокрушалась: "Эко чучело навязали. Родили да бросили" Но в глубине сердца старуха была очень доброй. Просто ревновала Веру к собаке. За долгую жизнь она не нажила родной внучки и теперь искала утешения в чужой девчонке. Ей нравилось оправлять её платье, ощущать голос, чувствовать запахи её тела. Но больше всего она мечтала поговорить с Верой, но та общалась только с собакой. Старуха стала ненавидеть собаку и прогонять.
Вечером приходил с работы Григорий. Он всегда приносил пирожки и конфеты, две бутылки фруктовой воды.