Словно Солнце, неизменно
Освещают каждый дом.
Голубое небо
Словно женский платок небосвод,
Солнца лик пламенеет на нём,
Звёзды водят на нём хоровод,
И цветным полыхают огнём
Сотни радуг…
Он общий для всех
Женщин, в мире живущих моём.
Пусть же он не погаснет вовек,
Пусть сияет и ночью, и днём.
Пусть пожары не тронут платок,
Пусть война его не разорвёт.
Пусть рассветом алеет Восток
И на Запад Луна проплывёт…
Хантыйской земли плач
Эти ржавые болота,
где трясины-зыбуны
Поглощают – год за годом –
дали северной страны…
Где цветные ожерелья радуг
солнечных и трав,
Где кедрач, который прежде был
и весел, и кудряв?
Всё покрылось чёрным илом…
Стонет Матушка-Земля:
– Больше я терпеть не в силах,
Задыхаюсь в страхе я.
То не лес погряз в трясине –
Я осталась без волос.
То не радуга остыла,
А в душе моей мороз!
Словно плёнкою покрытый,
Затуманился мой взгляд…
С неба дождик, как из сита, –
Слёзы сердце мне язвят.
Солнце, будь великодушно,
свет свой благостный пролей!
Как мне жить, когда на небе
нет тебя так много дней?
Перевёл Александр КЕРДАН
Нина ОБРЕЗКОВА
Сыктывкар
***
Первая любовь,
как утренняя гостья, –
рай с ней в шалаше и без вина.
Если у судьбы её испросишь,
не страшись – у неба нету дна.
А вторая – дорогого стоит,
по-простому к ней не подступить;
подавай широкое застолье,
ручку не забудь позолотить.
Ох, поклонов много бить придётся,
чтоб не ведать расставанья боль.
Путь тернист, но зажигает звёзды
жертвенная женская любовь.
Белой ночи фата
Господи! Вдоволь теперь и
ночами света.
Это лето над Коми-землёй взошло.
Снова старой ране моей болеть.
Ах, зачем этот свет?
Мне – ночная тоска – за что?
Белые ночи, белые ночи, белые-белые!
Разгоните, рассейте эту боль,
заберите себе.
Помню, расцвечивал ночи
любовный лепет,
Расстилал я ковром под
ноги мои полнеба.
Но теперь от горючих слёз
на щеках горячо.
Вырвусь прочь от тоски,
не сестра она мне, не дочь.
Белые ночи, белые ночи, белые-белые –
Разгоните, рассейте эту боль,
заберите себе.
И верните счастье моё –
моё светлое, белое.
***
Впредь ни белого света,
ни радуги цвета не зреть –
и слепым, и немым в одночасье
пред миром предстать…
«Нам не трудно понять, – скажут
люди, – влюблённый простак…
Кто же, с первой любовью
расставшись, не думал про смерть!»
Только это, поверь,
не Земля замедляет свой бег.
Это память твоя вспять
пытается всё повернуть.
Но стирают года, чем,
казалось, жить будешь вовек,
и другая любовь уже гасит звезду
поутру.
Но однажды проснёшься,
и сердце прорвёт забытье.
Ты поверишь – в пространстве
с названием простеньким «жизнь»
всё возможно вернуть, –
поскорее дожить поспешишь.
И один на один вновь останешься
с болью своей…
Перевёл Борис ЛУКИН
Музы вновь заговорят
Многоязыкая лира России
Музы вновь заговорят
АКТУАЛЬНО
Нафи ДЖУСОЙТЫ
Древнеримское изречение «Когда звучат пушки, музы молчат» возникло, по-видимому, в тщеславной среде воинского начальства, коей вдохновенное слово поэта, естественно, казалось пустым занятием трусливых граждан. И слово должно было умолкнуть при грозном звоне оружия, жаждущего людской крови.
На самом деле поэты никогда не молчали в военную годину. Напротив, всегда и во весь голос кричали о народной беде, о том, что кровь людская не водица. И знали об этой беде не только поэты и прямые жертвы войны, но и все разумные люди. Ещё в V веке до н.э. в «Истории» Геродота зафиксировано печальное заключение: «…только умалишённый предпочитает миру войну, ибо в мирное время сыновья хоронят отцов, в войну же несчастные отцы хоронят погибших сыновей...». Пожалуй, это самое разумное осмысление войны как народной беды.
Мы, горстка тружеников осетинской литературы, знаем эту беду в лицо. В невыносимых условиях политического конфликта наша малочисленная писательская организация понесла серьёзные потери. Многие писатели навсегда умолкли. Среди них были такие мастера, как Хаджи-Мурат Дзуццати, Михаил Булкаты, Реваз Асаев, Алеш Гучмазов, Владимир Гаглоев, Мелитон Габулов, Рюрик Тедеты, Владимир Икаев, Таймураз Хаджеты и др. Трагическая судьба этих товарищей, естественно, сказалась на самочувствии и творческой активности оставшихся в строю писателей, среди которых – Алексей Букулов, Коста Маргиев, Леонид Харебаты, Нугзар Бакаев, Серго Миндиашвили, Мелитон Казиев, Феникс Плиев, Валерий Гобозов, Мери Цховребова и др.
Литературный процесс стал единообразным, однонаправленным. Прямой публицистический отклик на требовательные вызовы военного лихолетья как бы стёр индивидуальные черты не только объективного повествования, но порой даже лирической исповеди. Публицистика заняла ведущее место в литературном процессе. Писатели Южной Осетии невольно стали публицистами не только в статьях, но и в стихах и рассказах. Почти всё, что написано нами за это двадцатилетие, дышит народной бедой, трагической печалью безысходности сложившейся ситуации. Когда-то Коста Хетагуров заметил особую тональность осетинской народной героической песни, мужского плача о погибшем в бою герое: «Звучат томительной тоскою в ущельях песни…» Эта «томительная тоска» и есть эмоциональная доминанта всего написанного писателями Южной Осетии за военное двадцатилетие.