Женщины в чёрных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет я первый раз увидел её в новой одежде, купленной соседками.
Читали молитвы старушки в тёмном. Пахло ладаном, какими-то травами и ещё чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена[?]
Меня поразило её лицо. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло выражение постоянной заботы, и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там - далеко от всех нас[?]
На подъехавшую с открытым кузовом машину осторожно поставили небольшой гроб с лёгоньким телом бабы Дуси. Дождь, попадая на её желтовато-восковое личико, стекал по краю глаз тонкими полосками, будто баба Дуся плакала, прощаясь со всеми.
Машина медленно поехала по двору, и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики[?]
- Мам, а можно посмотреть, что в свёртке? - попросил я.
- Гляди[?]
Я осторожно развернул холстину и снял крышку со старой коробки. Потёртый альбом с пожелтевшими фотографиями и ещё один свёрточек. Открыл его - и застыл.[?] Передо мной лежали потускневшие от времени два ордена Славы, орден Красной Звезды, несколько разных медалей, среди которых - "За отвагу" и "За взятие Берлина". А рядом с ними - старенький открытый конверт и неровно оторванный тетрадный листочек, на котором было написано корявым почерком: "Женечка, сыночек! Я очень прошу тебя, выбери время, приезжай в родной дом. Чувствую, что недолго я проживу. Тебя поскорей бы дождаться, взглянуть, каким ты стал, да обнять в последний раз. Жаль, но оставить на память нечего, лишь альбом, где мы с отцом и ты - маленький. Больше у меня ничего нет, кроме медалей и орденов, что мы с папкой твоим на войне получили. Приезжай. Так хочется увидеть тебя в последни[?]"
Письмо оборвалось[?]
Русская мечта: послесловие
Русская мечта: послесловие
КНИЖНЫЙ РЯД
Будаков В.В. Честь имею: Геополитик Снесарев. На полях войны и мира. - Воронеж: Издательско-полиграфический центр ВГУ, 2011. - 496 с. - 1000 экз.
Эта книга открывает новую издательскую серию под названием "Неизвестные известные воронежцы". И то, что в качестве героя первого выпуска выбран именно Андрей Снесарев (1865-1937), уроженец воронежской глубинки, учёный-востоковед, профессор, генерал, - по-своему символично. Необходимо отдать должное скрупулёзности и профессионализму автора - он не только построчно изучил многочисленные письма Снесарева (благо сохранились!), его опубликованные работы, воспоминания о генерале. Писатель побывал практически во всех местах, связанных с жизнью своего героя, зорко и вдумчиво вгляделся в дошедшие до нашего времени силуэты городов и весей, увидел на них отсвет пожарищ далёких времён. Описания столь подробны, что, не принадлежи они руке мастера русского слова, порой могло бы показаться, что это путеводитель или отрывок из краеведческой энциклопедии[?] Но лиризм прозы Будакова, его высокая гражданская позиция увлекают читателя даже там, где, казалось бы, присутствует лишь перечисление картин и событий.
Необычностью темы притягивают страницы, повествующие о восточных экспедициях Снесарева. Вообще Азиатский вектор - один из краеугольных камней книги. Читателю предоставляется возможность увидеть научную лабораторию учёного, который дал миру образец многофакторного анализа проблемы, основанного на историческом, этнографическом и политическом материале. Взять те же исследования Снесарева по Афганистану, ведь он ещё век назад писал: Афганистан - "очень бедная, примитивная, без техники, без культуры" страна, которой "если и можно овладеть, то удержать её в руках очень трудно". А ещё одна мысль: "Азиатский мир не уничтожен, и его физиономия осталась прежней, усиление и будущая роль его должны быть признаны несомненными" - разве она не актуальна именно сегодня?
Вопросы, вопросы[?] За их замалчивание заплачено человеческими жизнями, и велико число этих жизней. Неравнодушие Виктора Будакова, его сердечное кипение при описании событий давно минувших лет могут иной раз больно задеть современного читателя, привыкшего к вошедшей ныне в моду толерантности. В книге - весьма уничижительные оценки дореволюционной русской прессы и партий, звучит гимн консерватизму, обличаются повсеместные происки Британии. В то же время вслед за своим героем Снесаревым современный писатель признаёт, что промышленность и менеджеры в дедовской России были слабые, элита корыстна, назначения на посты происходили неправильно, а лучшие люди спивались и гибли. Впрочем, только ли истории принадлежат эти горькие наблюдения и выводы? Где же выход? - вместе с царским генералом и сегодня спрашивает себя современный писатель. И здесь, мне кажется, метод мысленного перенесения в прошлое, метод слияния с героем в его размышлениях превращается в довольно рискованное занятие. К примеру, не могу согласиться с жесточайшим неприятием автором либералов и леворадикалов, как будто не было в России кричащих проблем начала XX века: голода, эпидемий, стачек, боёв на баррикадах. И почему надо делать вывод о том, что революции, по мнению автора, носили непременно криминальный характер? Можно ведь привести в пример немало имён русских писателей и историков, которые имели другое мнение.