Над качеством словарной работы надзирал целый штат сотрудников – от работников издательства, цензоров и аппарата Главлита до партийных функционеров. Каждый стремился внести свои поправки и дать надлежащие директивы. Об одном таком курьёзном случае вспоминал М.В. Панов: «Цензор запретил слово любовница . Вон его из словаря! Потому что, объяснил уполномоченный, это слово старого быта и не нужно советскому человеку. А словарь должен оберегать нравственную чистоту нашего общества! Сошлись на компромиссе: слово появилось в словаре, но с пометой «устар.», т.е. устарелое».
Немалый интерес вызывают определения религиозных понятий. Так, ранний вариант словарной статьи « БИБЛИЯ » сопровождался предельно кратким комментарием: «Свод книг так наз. священного писания у христиан, чаще книги Ветхого Завета» (Архив РАН. Ф. 502.Оп. 1. Ед. хр. № 104. Л. 108), а впоследствии был заменён на более развёрнутую цитату: «1. Книги т. наз. священного писания у евреев. // То же, как часть священного писания у христиан, т. наз. Ветхий Завет. 2. Свод всех книг т. наз. священного писания у христиан, включая Ветхий и Новый Завет (реже)».
Составители «Словаря» внешне должны были придерживаться идеологических установок, но по сути отстаивали научный принцип издания, главенство филологии над лозунгами победившего строя.
Сейчас трудно сказать однозначно, чтó спасло словарь от почти неминуемой гибели. Думаем, что большую роль в этом сыграли несколько факторов.
Во-первых, с концептуальной точки зрения словарь не создавался на пустом месте, а имел традицию, с которой приходилось считаться. Во-вторых, у словаря были влиятельные покровители в партийной среде – Б.М. Волин, Н.Л. Мещеряков, С.Б. Ингулов, вовлечённые в работу и потому не способствовавшие её развалу.
Наконец, самая высокая инстанция в лице В.М. Молотова, полагаем, была заинтересована в завершении издания. Д.Н. Ушаков осторожно писал об этом в юбилейной заметке в газете «Правда» 9 марта 1940 года: «Но тревожные моменты наступали и позже – причина, по которой издание так затянулось, – и каждый раз нас выручал Вячеслав Михайлович. Так, после выхода первого тома дело страдало и прерывалось, например, от отсутствия авторитетной и квалифицированной политической редакции. Мнение Вячеслава Михайловича, что словарь надо довести до конца, позволило нам довести работу до последнего тома».
Очевидно, вскоре после авторитетных указаний «сверху» и титанической работы самого лексикографического коллектива очередные тома словаря уже чётко выходили год за годом: 2-й – 1938 год, 3-й – 1939 год, 4-й – 1940 год.
«Ушаковский» словарь и по сей день остаётся выдающимся памятником отечественной словесности, своего рода учебником жизни не одного поколения русских людей, черпающих с его страниц бесценные исторические и языковые факты эпохи.
Лирическая перемена
Лирическая переменаВыпуск 8 (19)
Спецпроекты ЛГ / Словесник
Теги: современная поэзия
Сергей ЗЛЫДНЕВ,
учитель географии московской школы № 2103. Первые его стихи были опубликованы ещё во время учёбы в гуманитарном лицее «Разум-Л». Лауреат Всероссийского фестиваля молодых поэтов «Мцыри» (2008 г.), форума гражданской поэзии «Часовые памяти» и поэтического конкурса «Московские салюты».
* * *
Висит косою месяц в небе пьяном,
Кудрявой головой качает тополь,
Мне не нужна та жизнь за океаном,
Мне ни Париж не нужен, ни Акрополь.
Зарос бурьяном дом до самой крыши,
Никто не косит сочную отаву,
Здесь по углам шуршат одни лишь мыши,
Ведь некому подсыпать им отраву.
Покошены незапертые двери,
С петель слетели узенькие ставни,
Но всё же очень хочется мне верить
В то, что здесь жизнь была ещё недавно;
В то, что жила здесь добрая старуха
И всё смотрела пристально в окно –
Где видно неба половина брюха,
Да поля незасеянного дно,
И малость ещё виден старый тополь,
И месяц в этом маленьком окне –
Он мне родней и ближе, чем Акрополь,
Да и Парижа он дороже мне.
* * *
Я снова приехал в деревню,
И вроде бы край мне знаком –
Всё те же сухие деревья,
Гнилые дома под замком,
Всё те же канавы и лужи,
Которые не обойти,
И трактор, колхозу не нужный,
Застрявший на полпути.
Но всё же какая-то смена
Случилась за несколько лет:
В деревне не пахнет сеном,
Коровьих лепёшек нет,
Не гонят коров на зорьке
Пастись на зелёном лугу,
Никто не спешит на дойку,
Не слышно телячее «му»,
Нигде не кудахчут куры,
В проулке петух не клюёт.
Лишь утро туманом курит
И в землю росою плюёт.
* * *
Мне б хотелось назвать тебя первой
И единственной тоже назвать,
Я б писал тебе песни, наверно,
И шептал о любви бы слова;
Я б дарил тебе летние ночи,
Сырость осени и листопад,
И пушистые снежные клочья,
И весенних цветов аромат,
Костромские леса и болота,
И Рязани ржаные поля,
И коней нестреноженных топот
И пугающий крик журавля;
Я б писал на иконах твой образ,
Серебром украшая оклад,
Я б украл для тебя все те розы,
Что скопил ботанический сад.
Их принёс бы тебе на рассвете,
Лепестками б весь пол застелил…
Жаль, что ты не одна на свете,
Жаль, что много других я любил.
* * *
Не подумайте вдруг, что я пьяница
И какой-то лентяй и бездельник,
Но любимый мой день – вечер пятницы,
И если праздник какой в понедельник.
Я родился в столичной квартире,
Но Москву никогда я не славил,
Потому что, объездив треть мира,
Полюбил навсегда Ярославль.
Ни в отца не пошёл я, ни в брата,
Ведь рыбалку считал пустым делом,
Не люблю я футбол, но, ребята,
Я же честно признался вам в этом.
Я природу люблю, лес, палатку,
И костёр, и гитару, и песни,
В темноте поцелуи украдкой,
Ну и дальше по интересам...
В общем так: о себе сказал кратко,
Честен был ну почти в каждой строчке.
До свиданья, весь ваш без остатка
Сергей Злыднев, на этом и точка.