Поэзия Бунина столь же нова, сколь традиционна. В его стихах возвращение творящей воли к истоку дней поневоле воссоздаёт прошлое как вечную напряжённость бытия, захватывая своим движением что-то из будущего и вообще вневременного. И всегда при неслыханной ощутительности физическо-чувственной стороны жизни, пустячного и высокого, случайного и предопределённого судьбой:
Как дым пожара, туча шла.
Молчала старая дорога.
Такая тишина была,
Что в ней был слышен голос Бога…
Или подобное, остро-модерное, «энергически-картинное», мерцающее:
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, –
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь её во сне.
В стихах Бунина, вроде бы удалённых «от забот и неволь», предстают потрясённое сознание и смятенное чувства человека нового времени. Это касается всего: прошлого и настоящего, земли и неба, красоты и ужаса, души духа, плоти и разума, «родного и вселенского»:
Небо высится звёздное
В грозной славе своей…
Какая мощь! Как при подобной краткости, словесной аскезе многолик смысл, который держится на «единственном» слове:
Лишь мне звучал тот довременный
Глас бездны в гулкой тишине.
«Гулкая тишина», «грозная слава звёздного неба» – вот оно, существенно бунинское. Бунин и в прозе, и в стихах всегда изобразитель. Нечто частное в прозе и стихах Бунина всегда является живой частью безгранично огромного. Это небо, море, степь. Огромное он интимно приближает к познающему сознанию за счёт невообразимо правдивой частности.
И верховой кивал, как неживой,
Осыпанной звездами головой.
1916
Или:
Скрылись кресты Соловецкой обители.
Пусто – до полюса. В блеске морском
Лёгкою мглой убегают святители –
Три мужичка-старичка босиком.
1916
А ведь эта величавая картина держится на простецком выражении «босиком».
Если вернуться к «единственному» слову, даже в нескольких строках оно строит картину, в которой частное, оставаясь частным, восходит к всеобщему и придаёт ему свойства человеческого, обретаемого в незатейливом чувстве или созерцании:
Грачей пролётные стада
Кричат и весело, и важно.
Как художественно уместно это «важно»!
Нахохлясь, кобчик спит на кочке у дороги,
Покрытый пылью матовой росы…
«Пыль росы»… Бунин называет голос кукушки «юным». Женский портрет – скупое перечисление черт, а изображение дарует нам прикосновение к очарованию, прелести, женственности, безмерно многому:
Блеск темных глаз, румянец под загаром,
Худые милые уста…
Любовь и женщина… И здесь Бунин неотразим. «Встреча» происходит в огромном мире и сама становится огромной:
Но был ещё блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.
Да, удалённость Бунина от современной ему поэзии очевидна. Но сколько таинственных сближений, какое родственное эхо царит в его стихах! Вот «блоковское»:
Когда на тёмный город сходит
В глухую ночь глубокий сон…
А эта волшебная лёгкость:
Просыпаюсь в полумраке.
В занесённое окно
Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.
Ну просто «петербургская школа». Или дерзостная авангардность, излом рисунка и музыкальное напряжение:
С застывшими в блеске зрачками,
В лазурной пустой вышине,
Упруго, качаясь, толчками
Скользила она по струне.
Слышится Заболоцкий. И совсем неожиданное присутствие стихий Осипа Мандельштама:
Ты глядишь из окна – как смешал Петроград
С мутью дыма и крыш мглисто-алый закат.
А какой красотой, силой и нежностью наполнены лирические создания Бунина – «Родине» и «Одиночество» (восхищённый Блок прочитал в этой вещи «своё»), «Песня» и «Псковский бор», «Мушкет» и «Новый храм», «Последний шмель» и «Петух на церковном кресте», и ещё многое, многое…
В поздние свои годы Бунин писал: «Я хочу, чтобы смерть застала меня за книгой с пером в руке…» Так оно и произошло. В последнюю земную ночь 8 ноября 1953 года он продолжал работать над книгой о Чехове. Возможно, это лучшее сочинение о Чехове вообще.
Несколько месяцев гроб с останками писателя находился во временном склепе на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. 30 января гроб перенесли в постоянный склеп, где впоследствии похоронили и В.Н. Муромцеву-Бунину. Вот что писал Леонид Зуров, проживший с Буниными много лет: «Мы с Верой Николаевной выехали в это морозное утро из спящего ещё Парижа… Поля были под снегом. Во время панихиды перед поднятием гроба солнце выходило из-за леса. Снег розовел. Служба была строгая, напоминающая зимнее фронтовое погребение».
В поисках подлинности
В поисках подлинности
Литература / Литература / Эпитафия
Шаргунов Сергей
Теги: литература , Юрий Мамлеев
Я знал Юрия Витальевича Мамлеева много лет и считаю его очень русским писателем, продолжившим в литературе линию Фёдора Достоевского и Андрея Платонова. Поиск человеком подлинности, преодоление пределов и понимание, что человеческая жизнь уходит как бесконечно вверх, так и бесконечно вниз, и очень часто святость и злодейство находятся параллельно, – обо всём об этом он писал. Все так называемые ужастики, которыми он заявил себя в литературе, не выдуманы, а взяты из жизни, и это не просто кошмарные приключения, а проза о путях Абсолюта. Очень сильный рассказ, характерный для Мамлеева, называется «Христос Воскресе» – о маленьком ребёнке, который вышел к грабителю и ошеломил его этими словами. Мне кажется, что этот рассказ очень точно передаёт настроения писателя, и ранний Мамлеев не находится в противоречии с Мамлеевым поздним, который написал свой труд «Россия вечная» о том, что именно русская поэзия есть ключ к постижению российской истории и русского бытия. Он сделал этот вывод, точно и тонко осмысливая русских поэтов.