Однако часы тикали, а Симонову со Старой площади никто не звонил и к Брежневу его не приглашали. Меж тем Главлит продолжал давить на редакцию «Нового мира». Цензоры не понимали, почему типография до сих пор не приостановила печатание десятого номера журнала с записками Симонова.
Твардовский оказался перед выбором: то ли дожидаться возвращения из зарубежной поездки Суслова, то ли подчиниться требованию цензуры. После недолгих раздумий он 31 октября 1966 года послал в ЦК обращение. Поэт писал:
«Довожу до сведения ЦК, что распоряжением органов Главлита задержан и приостановлен в производстве почти полностью уже отпечатанный № 10 (октябрьский) журнала «Новый мир».
Поводом для этого явилась работа К.Симонова «Сто суток войны», в своё время, после выполнения всех требований к редакции и автору, визированная цензурой.
Распоряжение сделано, по словам тов. Романова, будто бы в соответствии с тем, что говорилось на совещании-семинаре по идеологическим вопросам.
Редакция же решительно не усматривает в записках «Сто суток войны» К.Симонова оснований для такого внезапного распоряжения Главлита, отменяющего его ранее данное разрешение на опубликование этой работы.
Задержка номера на данном этапе производства (отпечатан полностью тираж 14 листов и половина тиража 2-х листов) ставит журнал в положение катастрофическое: октябрьский номер, и без того опаздывающий, по независящим от редакции причинам, более чем на месяц, теперь сможет выйти в лучшем случае в декабре, отодвигая таким образом выход №№ 11 и 12 на 1967 год.
Всё это, помимо значительного материального ущерба, влечёт за собой ещё более значительный моральный ущерб, и не только для редакции «Нового мира», если учесть, какое нежелательное впечатление вообще производит эта акция в канун съезда писателей.
Жду указаний по этому чрезвычайному вопросу».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 29, л. 121).
В ЦК Твардовскому подтвердили, чтоб он пускал отпечатанные листы с записками Симонова под нож. Позже Кондратович утверждал, что готовый номер журнала был зарезан исключительно из-за комментариев Симонова. Он писал:
«На этом комментарии и получился прокол. Весь комментарий, в котором автор объясняет прошлое, по архивным материалам восстанавливает тогдашние события, имена некоторых людей и дальнейшую судьбу повстречавшихся в те дни, затянут, не так интересен. Но в самом начале есть размышления о причинах наших военных неудач в 1941 г. Одна из главных причин – истребление военных кадров в 1937–1938 г. Симонов, если смотреть на это всерьёз, почти ничего не добавил к известному, к тому, что уже было напечатано и даже в таком поспеловском издании, как вышедшая до этого «История Великой Отечественной войны». Он только повторил. Но в это время уже нельзя стало повторять, напоминать. Смешно, но идеологическая политика строилась на таком наивном положении. И в этот кусок комментариев вцепились. С громадным трудом мы добились подписи Главлита: нас всё время уговаривали: снимите пока комментарии, напечатайте их в следующем номере, чтобы не затягивать подпись в печать (одна из уловок цензуры – снимешь, а потом ставить ещё труднее, иногда даже нагло говорили: «Вы же сами сняли». «Т.е. как сами, это вы предлагали перенести в следующий номер, поскольку не могли решить – подписывать или нет». В ответ обычное невразумительное). Говорили и так: напечатайте один дневник. Теперь, задним числом, я думаю, что дневник был бы уже тогда напечатан, если бы мы отказались от комментариев. Но мы не могли этого сделать, уже хотя бы потому, что требование снять три журнальных страницы, – страницы о Сталине, было явно сталинистским, и уступить – значило сдать очень важный для нас окоп.
Мы всё же добились подписи. Я настаивал, чтобы срочно печатали именно эти листы с комментариями (к этому мы всегда прибегали – самое трудное, опасное, что может ещё быть переиграно – печатать в первую очередь. Пусть будут чистые листы, тираж листов – тогда снимать труднее).
Но на этот раз вмешались крупные силы: военные – маршалы, начальник Главпура Епишев и пр. И уже когда листы с комментариями были отпечатаны – весь тираж! – они хранятся у меня, – вдруг звонок из Главлита: «Задержать печатание». «Уже отпечатано». Там замешательство. Снова звонок: «Главлит снимает свою подпись». – «А как же с тиражом?» – «Звоните Романову», я быстро прикинул, во что обойдётся снятие: кругленьких 10.000 рублей, не говоря о дикой задержке и без того опаздывающего журнала. Звоню Романову, говорю ему об этом. И оттуда барски-снисходительное: «Разве можно говорить о деньгах, когда речь идёт об идеологии ...» Лицемерие хамское, хладнокровное, не стоящее Романову ни одного собственного гроша.
Пустили 6 листов под нож».
(А.Кондратович. Новомирский дневник. М., 2011. С. 135–136).
Кондратович совершенно правильно главным виновником скандала назвал начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерала Епишева, который пользовался у Брежнева безграничным доверием. Это он науськал Брежнева на Симонова. Подтверждение тому можно найти в сохранившейся рабочей записи состоявшегося 10 ноября 1966 года под председательством Брежнева заседания Политбюро ЦК КПСС.
Судя по этой записи, Брежнев лично поднял на заседании не стоявший в повестке вопрос об идеологической работе. Он заявил:
«Вот на днях, например, меня познакомили с новым произведением Константина. Симонова. Оно, кажется, называется «Сто дней войны». В этом произведении Симонов заводит нас в какие-то дебри. Подвергается критике в некоторых произведениях, в журналах и других наших изданиях то, что в сердцах нашего народа является самым святым, самым дорогим. Ведь договариваются же некоторые наши писатели (а их публикуют) до того, что якобы не было залпа «Авроры», что это, мол, был холостой выстрел и т.д., что не было 28 панфиловцев, что их было меньше, чуть ли не выдуман этот факт, что не было Клочко [так в документе, хотя понятно, что имелся в виду младший политрук Клочков. – В.О. ] и не было его призыва, что «за нами Москва и отступать нам некуда». Договариваются прямо до клеветнических высказываний против Октябрьской революции и других исторических этапов в героической истории нашей партии и нашего советского народа. Разве это не может не вызывать серьёзной тревоги у нас? И оно должно вызывать у нас тревогу прежде всего потому, что не даётся должного отпора всем этим фактам и искажениям фактов. На днях мне об этих и других фактах рассказывал т. Епишев. Да мы и каждый день сами с вами чувствуем, что есть серьёзные вопросы в нашей идеологической работе, о которых следует нам не только поговорить, но, очевидно, принять по ним соответствующие меры».
Испугавшись за свою судьбу, ответственный за вопросы пропаганды секретарь ЦК Демичев сразу после выступления Брежнева стал оправдываться. «Я, – сказал он, – хотел бы при этом обратить внимание на то, с чем мы встретились два года тому назад, и на то, кто пропагандирует вот эти неверные взгляды, о которых говорил здесь совершенно правильно товарищ Брежнев. Это пропагандирует журнал «Новый мир». У нас после XX съезда партии образовалось три группы среди интеллигенции. Определённая группа интеллигенции стала группироваться вокруг журнала «Новый мир», другая группа стала формироваться вокруг журнала «Октябрь». Часть интеллигенции высказывает точку зрения о том, что XX, XXI и XXII съезды – сплошные ошибки. Действительно, наверное, есть у нас либерализм. Ну, вот, например, высказывается товарищ о том, чтобы снять с работы Твардовского. Мы считаем, что если мы сейчас его освободим от работы, он уйдёт героем».