– То есть нужно разделить понятия? Культуру поддерживать, а антикультура пусть экспериментирует?
– Всё, конечно, сложнее. В таком обмене обвинениями трудно до чего-то договориться. Мы им скажем: вы не культура, а они нам ответят: а вы культура вчерашнего дня. Авангард – это искусство, конечно, с одной стороны, абсолютно необходимое и в живописи, и в поэзии. Но беда его состоит в том, что столь заточенные приёмы легко повторяются. Поставленный на поток авангард перестаёт быть авангардом и превращается в банальность.
Лет десять назад я был в Ростове Великом. В музее «Ростовский кремль» попал в небольшой зал – 25 картин. Это было лучшее собрание авангарда, которое я где-либо видел, – каждый автор был представлен одной картиной: Гончарова, Ларионов, Малевич, Машков, Розанова с её «Зелёной полосой»… Оказалось, что в 20-х годах эта коллекция для Ростова была собрана Любовью Поповой. Почему, какое она имела отношение к городу? Русская художница и деятель авангардного движения собрала нечто небывалое – настоящий авангард, без подделки.
В этом году я снова поехал в Ростов Великий ещё раз посмотреть – нет, говорят, коллекция расформирована, а часть находится в запасниках, хотя именно её надо возить по миру.
– Вам не представляется опасным исчезновение интереса к объёмным и серьёзным текстам? Современный стиль жизни не располагает к длительному и вдумчивому чтению…
– Может быть, но тем не менее издатель требует роман. Стихи становятся академической дисциплиной в западном мире, а теперь и у нас. Но романы пишутся в надежде на большого читателя. И литература, существующая в печатном варианте, необходима. Букеровская ежегодная конференция в этом году прошла на тему «Роман в «толстом» журнале». Говорили разное, но всё-таки сходились на том, что и по сей день журнал заменить нечем, – это лаборатория, проверяющая качество и поддерживающая его.
– Как живёт ваше издание в сегодняшнее непростое время?
– Когда я пришёл в «Вопросы литературы» в 2002-м, реальный тираж был около двух тысяч экземпляров, что для журнала нашего профиля очень хорошо. Сейчас мы потеряли часть подписчиков. Но при этом открыли свой сайт и лет восемь уже сотрудничаем с американской фирмой Eastview, которая оцифровала наш журнал, а деньги от электронной версии нас порой спасали. Средства идут от продажи электронного архива, но есть ещё субсидии от Министерства печати и Минкультуры. Нам без них не выжить.
– Во всём мире существует академическая наука, которая занимается теорией. Литературоведение ограничено чистой наукой или пытается как-то формировать взгляды читателя на литературу?
– Давайте начнём с академического литературоведения: как всякая фундаментальная наука, оно изначально существует для узкого круга специалистов. Говорят, что русские формалисты выработали язык, который до конца понятен трём людям – Тынянову, Эйхенбауму, Шкловскому, – но он же стал самой популярной литературной теорией во всём мире и произвёл такое впечатление на западную университетскую науку, что его влияние ни с кем не сравнить. Разве что, может быть, с Бахтиным, а под конец XX века с французским постструктуралистом Роланом Бартом и другими.
А ещё они все трое были литераторами, критиками. Если фундаментальная наука в литературе (как и во всём другом) не способна ничего продуцировать, ничего объяснить, то кому её фундамент нужен?
Так что академическая наука должна ещё быть инструментальной или, во всяком случае, иметь практическое приложение, а то она не продвинется дальше птичьего языка немыслимых терминов.