Выбрать главу

Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!

«Новые европейцы» со «смердяковского парохода» ждут поражения России (и желательно так, чтобы от неё даже имени не осталось), дабы вернуться победителями на «территорию свободной охоты» для довершения начатого в 90-е годы…

Наши русские европейцы, эмигранты первой волны с «философского парохода» мечтали «вернуться в Россию стихами», книгами, верой, надеждой, любовью… И они вернулись, хоть и трагически поздно. Мы знаем всю меру их отчаяния, их любви, знаем, как стремились они домой, как хранили веру в Россию, какой прошли путь … Вот почему, господа скотопригоньевцы, все вы со всеми вашими амбициями, претензиями, со всем змеиным ядом ненависти не стоите и восьми строк Георгия Иванова, которые светят как негасимая тонкая свеча памяти целого поколения русских людей:

За столько лет такого маянья

По городам чужой земли

Есть от чего прийти в отчаянье,

И мы в отчаянье пришли.

– В отчаянье, в приют последний,

Как будто мы пришли зимой

С вечерни в церковке соседней,

По снегу русскому, домой.

Поклоняющийся родной стране Владимир Набоков и мечтающий о её поражении шахматист Каспаров

Чужой „маленький Париж“

Чужой „маленький Париж“

Спецпроекты ЛГ / Словесник / ОПОРЯ – Опорный Пункт Охраны Русского Языка

Ткаченко Пётр

Краснодар, так и не ставший Парижем. И слава богу!

Теги: русский язык , словоупотребление

или Торжество идеологии западничества

Открытие в «Литературной газете» («Иностранный как русский», № 39; «Жадные до подражательства», № 46; «Чья же это столица», № 51–52, 2016 г.) Опорного пункта охраны русского языка (ОПОРЯ) мне представляется событием очень своевременным и даже знаковым. В том смысле, что оно довольно точно характеризует истинное культурное и нравственное состояние нашего общества.

Вывески на латинице на улицах наших городов – это откровенное и наглядное свидетельство торжества псевдолиберальной идеологии западничества, которая уже давно терзает Россию. И которая в своём догматическом упорстве никогда не приносила нам блага: «Европейское просвещение приносит на нашей почве скудные и уродливые плоды» (Н. Страхов). Это именно то «просвещение», которое иначе как обезьянничаньем и лакейством назвать невозможно. И можно выразить разве что стихами Сергея Есенина:

Язык сограждан стал мне как чужой,

В своей стране я словно иностранец.

Кто-то скажет: что ж вы, только теперь заметили чуждое языковое засилье? Не видели его раньше? Видели, конечно. Знали, что в какой языковой среде человек живёт, таким он и становится. Знали и то, что покорению всякого народа предшествует покорение духовное. Но либеральный сыск оказался пострашнее и побеспощаднее царской и советской цензуры, высказать нечто противное ему было решительно невозможно и негде. Даже самое очевидное и здравое. Смена иностранных вывесок на русские будет свидетельствовать о том, что неизбежная после всякой революции, в том числе и «демократической», «смена вех» трудно, но всё-таки происходит.

И давайте взглянем на это бедствие и с несколько иной стороны. Согласитесь, вывески на чужом языке вешали на наших улицах отнюдь не иностранцы. И появлялись они не только по причине невежества и дурновкусия. Писали их люди, уверенные, что это престижно, что это характеризует их как приверженцев самых передовых воззрений. То есть люди с извращённой системой ценностей…

Хочу на конкретном примере показать, кто и как, может быть, и сам того не ведая, разумеется, из самых добрых побуждений способствовал насаждению уничижительного низкопоклонства и обыкновенного лакейства.

С некоторых пор, а именно с « революционной перестройки», город Краснодар многие стали с какой-то игривой и бездумной беспечностью называть не иначе как «Наш маленький Париж». Сначала в шутку, а потом и всерьёз, видя в этом некий шик. А началось всё после выхода романа Виктора Лихоносова «Наш маленький Париж». Это взгляд на Россию извне, абсолютно непонятный в самой России. Возможно, поэтому роман вроде бы о казаках потомками казаков принят не был. И всё обсуждение его свелось к сетованиям на не­разумных читателей, отказавшихся его читать.