А «неразумные» читатели, видимо, потому и не приняли роман, что учуяли в нём уничижающую психологию молодого лакея Яши из «Вишнёвого сада» А.П. Чехова: «Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно… Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно…
…Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество – будет с меня».
Может быть, иного представления в русской литературе и не было? Да нет же, всегда было иное, во всяком случае, не лакейское. Ну хотя бы в стихотворении Якова Полонского «А.Н. Майкову»:
Поверь, не нужно быть в Париже,
Чтоб к истине быть сердцем ближе,
И для того, чтоб созидать,
Не нужно в Риме кочевать.
Тот Париж, единственный и настоящий, существует и поныне. А Краснодара прежнего нет. Его уже не разглядеть за частоколом иностранных вывесок и реклам. Неужто не знали о том, из какого слова какое положение вещей неизбежно произрастает? Неужто не знали о том, что «В начале было Слово»?.. Я уж не говорю о том, как такое уничижение сочетается с той большевистской неистовостью, с какой стремились совсем недавно возвратить Краснодару имя Екатеринодар. Но не вышло ни то ни другое. Получился мировоззренческий выверт, безжизненный плод либерально-демократической революции – «наш маленький Париж», на улицах которого действительно чувствуешь себя иностранцем.
станица Старонижестеблиевская
Краснодарского края
Клюнь, петушок, нас, клюнь
Клюнь, петушок, нас, клюнь
Спецпроекты ЛГ / Словесник / ОПОРЯ – Опорный Пункт Охраны Русского Языка
Помню, ещё в 90-е увидела в киоске на ценнике слово «семечка». Не слишком удивилась: не всем же быть грамотными. Уже приходилось объяснять продавщицам, что слово «сосиски» пишется без мягкого знака.
Потом такую же «семечку», но уже «золотую», обнаружила на этикетке бутылки с подсолнечным маслом, а позже в солидном супермаркете увидела рекламу над специально ей посвящённым отделом. Ну что тут поделаешь: что поставляют, то и рекламируем!
Ошеломило же меня то, что все, кому я об этом рассказывала (люди с высшим образованием), смущённо спрашивали: «Тут что-то не так? Надо… как? Се-меч-кО?»
Да, милые мои, слова «имя», «семя», «вымя», «стремя» среднего рода.
К нам пришлА непонятнАЯ времечкА,
ПозабылА язык нашА племечкА,
Признаёт «ЗолотУЮ семечкУ»
И петух не клюют еЁ в темечкУ!
М. Сланская, Москва
Очередь к пьедесталам
Очередь к пьедесталам
Спецпроекты ЛГ / Словесник / Реплика с места
Почему память одних мы увековечиваем, а о других забываем?
Как-то незаметно проскочили юбилейные даты Карамзина, Достоевского, Фадеева и других признанных классиков. Зато весь год в СМИ превозносился эмигрировавший в США Сергей Довлатов, и к его 75-летию в Санкт-Петербурге даже был установлен памятник.
Когда один из его поклонников презрительно распял меня вопросом: «Как, ты до сих пор не читал Довлатова?», я, пристыженный, решительно устремился в библиотеку. С интересом познакомился с ярким, ироничным стилистом, обволакивающим читателя изящными кружевами слов – но не более. Незатейливый сюжет с одними и теми же героями странствовал из книги в книгу, расширяясь дополнительными подробностями от эссе, рассказа и повести до романа, но так и не превращаясь в нечто эпохальное и стоящее.
Как это часто бывает, внезапная любовь к Сергею Довлатову вспыхнула в определённых кругах, когда он уехал в США. Удивительно, но вездесущий репортёр из Прибалтики, заявивший о себе в зарубежной прозе, сам себя аттестует весьма неожиданно: «Национальность – ленинградец. По отчеству – с Невы».
В Северной столице до сих пор нет памятника великому Аркадию Райкину, а вот Довлатову теперь есть. Оказывается, достаточно группки поклонников-единомышленников, чтобы увековечить соратника.
Невольно захотелось ещё раз перечитать «классика», чтобы осознать его значимость. Увы, не стыкуется. Особенно коробит презрение к русскому люду, когда он красочно и со знанием дела живописует близкие его сердцу попойки. Застолье русских непременно представлено как свинство, а вот белая горячка одолеваемого той же страстью Довлатова-Мечика – интеллигентнейшее действо.