В то время подоспел случай и мне обратиться к Рубинову по «профилю» его отдела. Я купил кооперативную квартиру на окраине Москвы, долго мучался без телефона и как-то пришел на Московский телефонный узел выяснить очередные сроки телефонизации, постоянно отодвигавшиеся, как горизонты коммунизма. Пока я разговаривал с сотрудницами, пытаясь разжиться минимальной информацией, в приемную вошел, направляясь в кабинет, очень важный мужчина, который повел себя крайне агрессивно. Сначала он набросился на меня («Как вы сюда вообще попали?»), потом на сотрудниц — чтобы не отвлекались разговорами «с посторонними людьми». Оказалось, что это был сам начальник телефонного узла. «Очень хорошо, что он вам так нахамил, — задумчиво сказал Рубинов, выслушав мою историю. — Этот человек недавно стоял у меня в кабинете буквально на коленях, просил одну статейку не печатать. Но я напечатал. Скоро получите ваш телефон». Спустя неделю телефон мне действительно поставили.
Беспощадная московская жизнь раскидывает людей (я не знаю ни одного моего доброго знакомого по Союзу писателей, кто не жил бы на прямо противоположном конце города), и они зачастую напоминают о себе лишь некрологами. Пока не прочитаешь очередного некролога, десятилетиями пребываешь в приятном ощущении каких-то реальных, хотя уже и переместившихся в чисто духовную сферу связей. Недавно я узнал из какой-то газеты, что Толя Рубинов умер, и нашел у себя на полке толстую книгу его москов-ских очерков «Откровенный разговор в середине недели» с трогательной надписью: «Старому другу Вадиму Ковскому…».
Приметной фигурой в «Литературке» был юрист Аркадий Иосифович Ваксберг (увы, он тоже недавно умер). Он вел в газете адвокатские расследования, и каждая его статья становилась общественным событием (сегодня эта его работа, к сожалению, уже почти забылась, и нынешний читатель знает Ваксберга только в качестве автора книг о жизни Максима Горького или Лили Брик, не имеющих к его профессиональной компетенции прямого отношения).
Мы называем постсоветскую прессу четвертой властью, но сегодня ее деятельность зачастую напоминает усилия крыловского повара: можете обличать и разоблачать сколько душе угодно — только не затрагивайте серьезных интересов влиятельных персон! В таком случае на вас просто никто не обратит внимания — демократия! Однако в 1960—1980-е годы журналистика, в пределах своих возможностей и при всех своих функциях «агитпропа», была действительно четвертой властью, с неприметным, но мощным воздействием на ход событий, правда, не имеющих идеологического значения. На письма читателей в газету требовалось отвечать, влиятельные люди предпочитали с влиятельными журналистами если не дружить, то и не ссориться. Ваксберг, в частности, помог мне совершить поистине доброе дело: благодаря его протекции я попал на прием к одному такому влиятельному лицу в московской прокуратуре и освободил из колонии молодого славного парня, сурово осужденного за глупейший юношеский проступок.
Выступления в «Литературной газете», журнальные рецензии постепенно вводили меня в литературную среду. Молодой тогда Валентин Черных (никак нельзя было угадать в нем будущего знаменитого сценариста и «оскароносца»), чьи рассказы в «Юности» я сдержанно похвалил, прислал мне номер журнала с надписью: «Доброжелательному критику Вадиму Ковскому от взрослеющего с его помощью признательного автора». Разумеется, дарили с благодарственными надписями книгу за книгой братья Вайнеры, поскольку я в нескольких статьях писал об их детективах как о наиболее заметных у нас явлениях в этом жанре. Конечно, в глубине души у меня дремали некоторые сомнения по части художественных возможностей самого жанра, но, заглянув как-то в комнату Вайнеров, по соседству с моей, в Переделкино, и застав братьев в разгаре творческих взаимоотношений (взмокшие, в майках, в тапочках на босу ногу, охваченные творческим азартом, они, как два умелых плотника, сооружали очередной сруб, только стружки летели), был приятно удивлен видом их черновиков на письменном столе, многократно правленных, перечерканных, разрезанных и переклеенных. При виде таких черновиков хотелось написать какую-нибудь статью, вроде «Работа над стилем» или «В творческой лаборатории художника»…