Ощутив, что засыпает стоя, Марита ухватилась за перегородку детской кроватки, осторожно достала бутылочку, поправила сыну одеяльце и на цыпочках вышла из спальни, прикрыв за собой жалобно скрипнувшую дверь.
Валя давно обещал смазать петли… Валя… нет, лучше не думать.
В коридоре – светло, в кухне – тихо, в ванной комнате пахнет шампунем. Детское платье аккуратно сложено на стиральной машине. На крючке, опустив ворсистые крылья – влажное полотенце.
Коридор. Слабый огонек ночника в Аленкиной спальне. Дочь легла в кровать в обнимку с Умкой – игрушечным белым медведем, любимой игрушкой. Мамин телефон положила на край подушки. На ожившем от прикосновения экране, доказательством пережитого кошмара – великолепная башня из света.
Взяв телефон, Марита пошла на кухню. Развернулась – ей не сюда. Торопливо пошаркала по коридору к входной двери. До соседской квартиры три шага.
В глазке темно, снова лампочку выкрутили на лестничной клетке. Гады зажимистые, мелкие воришки. Недовольно щелкнул замок, из дверного проёма косоугольником выпал кусочек света и разлегся на полу неправильным ромбом.
Шаг наружу. Пуговицы на пропитавшемся потом платье в обратном порядке: раз, два, три… ещё два шага. Потоптавшись у соседской квартиры, Марита пригладила волосы, тихонько постучала: тётя Нина простит, Тимка скажет. Пусть, наконец, объяснится!
Соседская дверь ввалилась внутрь. За ней – тетя Нина: постаревшая, встрёпанная, белее мела. Застиранный цветастый халат поверх ночной сорочки. Сухие старческие руки нервно мнут носовой платок, некогда тоже бывший цветастым.
– Мариточка, ты?!
– Да, простите за поздний визит, – неловко начинает она. – А где ваша Люська?
– Ой, дочка, – тяжко вздыхает соседка. – Сдохла Люська ещё в прошлом годе, старенькая была.
– Простите, я не знала, – тушуется Марита. Потом решается: – Тёть Нин, вообще-то я к Тимке. Позовите его, пожалуйста, это важно.
Соседка отпрянула, будто её толкнули.
– Не могу. Нет его, детка…– Мятый платок прижала к глазам.
Она плачет?
– То есть, как это нет, тётя Нина? – не захотела, не смогла согласиться. – Он к нам только вчера вечером заходил.
– Простите, вы кто? – чужой мужской голос.
Марита не успела понять как и когда, заслонив тётю Нину, на пороге возник неприметный субъект в сером цивильном костюме. Воротник рубашки отпущен, галстука нет. Глаза – тусклые льдинки. Редкие пегие волосы зализаны на лысину ровными рядами. Лаком он их забрызгал, что ли?
– Повторяю вопрос, кто вы такая?
«А вы?» – чуть было не спросила Марита, но встретившись с безжалостным взглядом мужчины, вовремя прикусила язык.
Из-за плеча чужака робко выглядывала тётя Нина. Раньше Марита не знала, что глазами можно кричать.
Нет, этот в сером точно не друг и не родственник. Недруг…
Тем временем в руках вопрошавшего материализовалась синяя книжица. Раскрыв удостоверение, мужчина предъявил его Марите: фотография, печать, имя, фамилия и отчество аккуратным каллиграфическим почерком. Синими печатными буквами наверху: Федеральная Служба Безопасности.
– Майор Кулагин Анатолий Сергеевич, – сухо представился служивый.
– Долгиенко Марита Алексеевна, соседка из восьмой квартиры.
– Хорошо, – вновь окинув её оценивающим взглядом, продолжил Кулагин. – Входите, надо поговорить.
– Не могу. У меня дети спят.
– Одни?
– Да.
– Если так, зачем вам так поздно понадобился Тимофей Семёнов?
– Видите, у нас на площадке лампочку выкрутили. Я, когда одна с детьми остаюсь, очень боюсь, понимаете? В общем, хотела попросить, чтобы Тимка вкрутил новую лампочку. Мне больше не к кому обратиться, понимаете? – ложь легко сошла с языка.
– Значит, лампочку! – Цепкий взгляд чиркнул по натянутой улыбке Мариты.
– Вы просто Тимошу не знаете. Он у нас безотказный. Конечно, вкрутил бы лампочку хоть в три утра. Ведь у Мариты дети, а она как маленькая темноты боится, – вступилась за неё тётя Нина.