– Твою дивизию! – в сердцах выпалил Павлов.
– Что случилось? – встрепенулся водитель.
– Случилось, – кивнул ему Павлов, но вдаваться в подробности не стал. – Маршрут меняется. Едем к рулежке А-4.
Орефьев сидел позади них тише мыши.
– Понял, – согласился водитель, останавливая машину.
Пока он связывался с КДП (командно-диспетчерский пункт) и согласовывал смену маршрута, к Павлову дозвонился Одинцов: приказал сразу после посадки доставить к нему на ковер Беглова.
– Вы же понимаете, с этим нужно что-то решать. Да, в зал заседаний, где проводилось совещание.
– Хорошо, – согласился Павлов.
– Машина 13, – раздался голос диспетчера руления. – Ждать на месте! Вертолет на заходе на РД А-4. Разрешаю движение после посадки борта.
– Понял, ждём посадки борта, движение после посадки.
Из-за здания правительственного терминала выехала машина скорой помощи, остановилась в конце красной дорожки, по которой обычно шли к самолету главные пассажиры.
В ту же минуту слева показался снижающийся вертолет и, зависнув над посадочной площадкой, аккуратно угнездился на колеса.
– Давай! – нетерпеливо скомандовал Павлов, как только машина скорой помощи рванулась с места.
Понимая, что в такой ситуации за превышение скорости нагоняя не будет, водитель дал по газам и лихо вырулил следом. Благо, ехать было метров триста – не больше.
Павлов первым выбрался из машины и побежал к вертолету: командир Ми-8 вместе с оператором грузов помогали медикам эвакуировать Резникова из кабины. Аккуратно уложив на носилки, врачи погрузили пострадавшего в машину и тотчас уехали.
– Что с Резниковым?! – подбегая, выкрикнул Павлов.
– Ничего, живой! – ответил Беглов и прикусил язык, увидев, что Павлова сопровождает незнакомец. – Так, сомлел немного в полёте.
– Знакомьтесь, это Влад Орефьев, начальник научной группы, которая будет расследовать инцидент с президентским бортом, – представил учёного Павлов. – А это – Игорь Беглов. Командир экипажа Ми-8. – Мужчины молча пожали друг другу руки.
Павлов кивнул пилоту, давая понять, что в присутствии ученого он может говорить свободно, а вслух сказал:
– Влад знает про болтанку. Надо понимать, теперь всё повторилось?
– Да, только хуже, – кивнул Беглов. – Думаю, мы зря изменили направление подхода к борту. Туда еле пробились. Началось примерно на том же расстоянии, как и с вами: за три-четыре километра до «Ила». Небо ясное, боковой ветер несильный, а словно ухнули в воздушную реку. Только успевали парировать. На обратном пути решили взять южнее, и там началась такая петрушка, что... – Он потер переносицу и кольнул взглядом Орефьева, словно раздумывал, нужно ли продолжать. Продолжил. – Трясло так… думали, развалимся в воздухе. Я кричу команды, а от Резникова реакции ноль. Сидит, голову на грудь опустил, и она там так странно болтается… – Темно-серые, узкие глаза командира вертушки заметно расширились, но он тут же взял себя в руки. – Самому пришлось вытягивать. Как вышли, я согласовал с диспетчером, садиться будем сюда, чтобы медики времени зря не теряли…
– А Резников?! – перебил его Павлов.
– Да, ничего, очухался ещё до посадки. Правда, ахинею какую-то нес. Там гора, говорит, го-ра, разве не видишь. А какие тут горы? Я так понял, его в госпиталь на обследование забрали. Анатольич, ты это, постарайся узнать – куда.
– Сделаю, что могу. А наши там как?
– Держатся вроде. Ничего из ряда вон, кроме залипшего в небе самолета. Та ещё картинка, как ты понимаешь…, смотришь и думаешь, быть того не может, – Беглов тряхнул коротко остриженной седеющей головой.
– Понимаю. А как сам?
– Да ничего! Задание выполнил, так сказать. – Он махнул рукой. – Но думаю, доставлять грузы на «Ил» так, как сейчас – небезопасно. Сегодня Резников в больничку попал, завтра могут быть трупы.
– Эм… надо проверить, существует ли зона влияния на земле, – тронул Павлова за плечо Орефьев.
Обернувшись, директор СЛО увидел, что ученый достал свой смартфон и уже успел набросать на экране нечто вроде схемы: междугороднее шоссе (замерших там человечков – палка, палка, огуречик – учёный заключил в окружность, от неё провел линии вверх, соединив их с самолетом. Рядом наметил пунктиром ещё один конус, побольше. От внутреннего конуса к внешнему провел горизонтальную черту, указал размер – приблизительно 3-4 км. Там, где внешний пунктирный контур должен был соединяться с землёй, поставил знак вопроса.