Надо дождаться утра. Что толку придумывать версии, когда ничто не ясно. Он прикрыл глаза. Тело ныло от усталости. Визит к подножию башни, казалось, отнял последние силы. Павлов не понял, как задремал, очнулся уже в аэропорту, видно водитель пересекал границу внешнего контура на малой скорости и не потревожил сонных пассажиров.
Сухо распрощавшись с Одинцовым у дверей правительственного терминала, Павлов пересел за руль своего автомобиля, поджидавшего хозяина на рабочей стоянке. Домой вернулся заполночь, и там, во время позднего ужина, узнал от жены последние новости.
Балет перестали крутить по центральным каналам в районе восьми вечера. Теперь, одну за другой, транслировали старые, советские кинокомедии.
Племянница Ольга все ещё не улетела домой. Сейчас она в поезде, едет в Питер, рейс перенесли в Пулково. Марина сообщила об этом родителям Ольги, сославшись на нелётную погоду.
Выговорившись, она осторожно спросила мужа:
– Вить, ты знаешь, что происходит?
На что он лишь покачал головой и отодвинул в сторону тарелку. Большего сказать супруге не мог, да и если бы мог – кусок не лез в горло.
Привычная к недомолвкам Марина молча собрала посуду, налила ему чай и больше вопросов не задавала, только поглядывала на мужа, но стоило Павлову встретиться с ней взглядом, мгновенно опускала глаза.
Всегда вела себя так, если у него на работе были неприятности. Даже когда Павлов ничего ей не говорил, безошибочно определяла, что происходит нечто из ряда вон, но усердно делала вид, что все хорошо, неусыпным стражем охраняя его покой. В такие минуты Павлову хотелось обнять её и защитить от всех напастей.
После ужина они легли отдыхать. Павлов так сильно устал, что был уверен – уснет ещё до того, как голова долетит до подушки, но картинки событий прошедшего дня, сменяя друг друга перед внутренним взором, не давали разуму вожделенного покоя.
Сделав полный круг, мысли вернули его в действительность. Павлов, наконец, сообразил, что, погрузившись в раздумья, давно стоит на нижней ступени домашней лестницы. Раньше он подобной рассеянности за собой не замечал. Так, а куда и зачем он шел? Ну да, во рту пересохло. Что это – нервы, или последствия пребывания у подножия Башни?
Прошагав сквозь темный холл, он зажег свет в кухне. Поллитровая бутылка содовой отыскалась в холодильнике. В точности такая как та, в которой он передал своим ребятам немного водки.
Сердце сжалось: «Как там Валера Старцев и его экипаж? В своем ли ещё уме? Живы ли?»
Одинцов обещал, что завтра с президентским бортом установят нормальную связь. Тогда можно будет узнать, что происходит в кабине в любое время дня и ночи. А пока остается только одно – дождаться утра.
Павлов снял газировку с полки – гастрит гастритом, а сегодня можно – налил себе полный стакан и вышел в сад. Чем крутиться в постели как грешник на сковороде, лучше посидеть в беседке на свежем воздухе, послушать треск цикад и птичьи трели.
В саду было странно тихо. Небо, прежде ясное, нависало над головой плотной облачной пеленой.
«Парит, завтра будет дождь», – подумал Павлов, усаживаясь на скамейку и запивая горечь неизвестности колкой холодной водой.
Газировка ударила в нос, как в детстве, когда за копейку можно было получить стакан «колючей воды» из любого уличного автомата.
Витька Павлов тогда ещё верил в заветы Ильича и светлое коммунистическое будущее, о котором на утренних политинформациях рассказывала Мария Ивановна, их классная руководительница и учитель математики. Стареющая, подтянутая дама с высокой прической. Математичка, научившая своих учеников не зубрить, а думать. Её уже давно нет в живых. Да что там, больше половины одноклассников Павлова ныне покоятся в могилах. Начало перестройки совпало с их двадцатипятилетием. Страшно подумать, сколько было тогда изломанных человеческих судеб, стертых в порошок на жерновах истории.