И, словно бы подтверждая эти догадки, из Белого Дома вежливо предложили посильную помощь в расследовании «incident with the president’s plane». В ответ Москва, вяло поблагодарив, предпочла уйти от ответа.
Павлов заранее приметил на дороге знак «Стоп», а следом за ним ещё один, ограничивавший скорость передвижения до 30-ти километров в час. Непривычную разметку – три широких полосы люминесцентной краской – рассмотрел, когда приблизился. Эти полосы будут хорошо видны с воздуха, значит границу опасной зоны вокруг Башни уже успели обозначить.
«Оперативно!» – подумал Павлов и продолжил движение со скоростью пешехода.
– Эм… пока все попытки выяснить с чем мы столкнулись не принесли никаких результатов. Мне почему-то кажется, что это фазовый переход. – Послышался с соседнего сиденья знакомый голос, но за секунду до этого Павлов почувствовал терпковатый запах парфюма. Сам многие годы пользовался таким же, потому и узнал вчера...
– Фазовый переход? В каком смысле? – как можно спокойнее поинтересовался Павлов.
Шейные позвонки словно закаменели, он никак не мог заставить себя повернуть голову в сторону говорившего, которым, без сомнения, мог быть только Орефьев.
Откуда он взялся в машине?! Может они договорились встретиться у Павлова и поехать к запуску дрона? Он заставил себя окинуть учёного быстрым взглядом – да, конечно, Орефьев собственной персоной в неизменной черной водолазке. Живой и настоящий!
Чёрт возьми, Павлов мог поклясться, что ещё минуту назад никакого Орефьева здесь не сидело. Он ехал к запуску дрона в полном одиночестве. Показалось, что собеседник тоже смотрит на него с плохо скрываемым изумлением сквозь тонкие линзы очков.
Орефьев передёрнул плечами, похрустел костяшками пальцев, потер переносицу и только после этого продолжил:
– В том смысле, что только этим я пока что могу объяснить себе то, что все наши попытки изучать Башню традиционными способами с помощью различных излучателей и регистраторов не дают результата. Мы ничего не видим на месте Башни во всех диапазонах, кроме оптического. И если бы наверху не висел самолет, могли бы предположить, что это объёмная голограмма, – рассуждал призрак учёного, выразительно жестикулируя руками. Его тонкие волосы казались сегодня всклокоченными сильнее вчерашнего. При желании можно было пересчитать не только веснушки на его переносице, но и светлые ресницы… Павлов был абсолютно уверен, что до учёного можно дотронуться. Словно подтверждая свою принадлежность к реальному миру, Орефьев вновь хрустнул пальцами и продолжил. – Эм… Явление, с которым мы столкнулись для нашего мира принципиально новое, иначе мы бы уже имели хотя бы обобщенную картину того, что из себя представляет Башня, а мы топчемся на месте и разводим руками. Единственное, что можно предположить с некоторой долей вероятности, что Башня в нашем, как бы точнее сказать… А, вот! Так вот… в нашей четырёхмерной реальности Башня структура чужеродная и потому нестабильная скорее всего, можно предположить, что распад произойдет довольно быстро.
– Насколько быстро? – спросил Павлов, продолжая двигаться вслед за военным грузовиком в туманном рассветном воздухе.
– А вот это я вам, к сожалению, сказать не могу. Да и предыдущее заявление не более чем вилами по воде – мои догадки, ничем не подкреплённые кроме логики. Кстати, я проверил записи с камер. Поворотник той «Мазды», о котором ты говорил, зажигается и тухнет с периодичностью около двадцати минут, а в обычном режиме этот период полторы-две секунды. Выходит, мы должны иметь замедление времени примерно в шестьсот раз. Вот только, если бы время там действительно замедлилось, в соответствии с Общей Теорией Относительности чем медленнее течет время, тем сильнее должна быть гравитация, выходит, мы с вами в таком случае никак не могли бы сейчас ехать по этой дороге. Так что, наблюдение, конечно, интересное, но думаю, это ещё один видимый признак того, что мы не в состоянии объяснить с помощью существующих на сегодня теорий. Для того чтобы описать Башню нужна совершенно новая концепция. Эм… – он почесал переносицу. – Это я так, набрасываю предположений… Так вот, если предположить, что общее поле наших экспериментов настолько усложнилось, что это привело к появлению в природе нового качества… тогда… если мысль верна, Башня будет первой в ряду подобных явлений, но далеко не последней.