Как оно вообще у меня происходит — писательство? За себя и за других?
За себя — понятно. Двумя способами. Первый — уже упомянутый выше — я называю «точка». Появляется какая-то ситуация или какой-то диалог, причём я могу даже не видеть сначала, кто говорит, просто что-то такое брезжит, страшное или забавное, или какая-то словесная игра. И вокруг этой точки облаком концентрируется всё остальное: сначала образы тех, кто говорит или с кем это происходит, потом их биографии, потом сюжет, складывающийся из кусков того, что случилось с персонажами. В процессе написания всё это, естественно, может меняться, и в завершённом произведении герои уже не совсем те, кто брезжился мне в начале.
Второй способ — обратное движение: от сюжета к героям и всему такому прочему. Обычно более трудный и тягомотный. Сюжет может болтаться у меня в голове несколько лет — и вдруг одномоментно обрести плоть и кровь. После этого можно уже прямо садиться и работать: всё получится.
Но в случае заказного романа нет у меня этих самых лет. А что же есть? А есть у меня десяток волшебных страничек под названием «синопсис».
Если верить Советскому энциклопедическому словарю, греческое слово «synopsis» (с ударением, кстати, на первом слоге, хотя все в издательстве упорно ударяли по второму) означает «обозрение». В те давние времена, из которых оно начало свой путь, обозревались битвы, государственные перевороты и прочие события важные, примечательные… короче, исторические. То есть — реальные. Много веков спустя это словцо стало обозначать изложение событий вымышленных — происходящих в романе, кратким содержанием которого автор желает поделиться с редактором, литературным агентом или другим заинтересованным лицом. События, подчёркиваю, вымышленные, однако приобретшие по крайней мере ту мнимую, но оснащённую живой плотью характеров и деталей несомненность, которой надлежит удерживать читательское внимание на протяжении тринадцати или около того авторских листов.
Профессия литературного негра заставила слово «синопсис» приобрести новый, непредвиденный смысл. Для литнегритянского племени синопсис — это такая цидулька, которая описывает события вероятностные. Сюжет, который ещё не написан, а существует только в голове сочинителя синопсиса (в моём случае это Двудомский); герои — едва намеченные призраки, голые функционирующие схемы, которые только предстоит обрастить плотью и кровью, и одеждой, и всем остальным.
Итак, вернёмся к событиям вскоре после заключения контракта, когда я была молодой неопытной литнегритянкой и верила в синопсис. Августовский погожий денёк только начался, муж только что ушёл на работу, а я сижу, штудирую выданные мне листочки с тяжёлым чувством, что я, бестолочь огородная, чего-то не понимаю… А не понимала я многого. Например, как преступник-искусствовед мог оставаться уважаемым в своей среде человеком с незапятнанной репутацией, несмотря на то, что трижды был замечен Интерполом в похищении шедевров живописи? Причём улик против него было столько, что ему лишь каким-то адским образом удалось выйти сухим из воды. И майор Пронюшкин на протяжении ста двадцати страниц упражняется в дедукции, многозначительно морщит лоб, хотя ему достаточно было связаться с базой данных Интерпола и получить виновного в краже картин из Эрмитажа на блюдечке с каёмочкой… Непонятно также было, как персонажи осуществляют телепортацию, умудряясь присутствовать в одно и то же время в разных местах: синопсис говорит, что матёрый рецидивист Веня Мокренький совершил убийство коллекционера Оглоблина тогда-то и там-то, зато десятью абзацами позже заявляет, что пресловутого Веню как раз в это время вызывали на Лубянку, где сильно трясли на предмет причастности к тому самому убийству. Может, я такая тупая и ничего не понимаю в детективах?
Но сильнее всего ввергала в недоумение финальная сцена. После того, как злодей-искусствовед (роль для великого актёра американских киноужасов пятидесятых годов Винсента Прайса!) был схвачен, изобличён и отдал следствию все похищенные шедевры, его подручные, вместо того, чтобы залечь на дно и воспользоваться деньгами, полученными от своего шефа, с оружием в руках захватывают Эрмитаж и устраивают там героическую оборону Севастополя. Спецназ и милиция штурмуют Зимний, то есть ныне Эрмитаж, попутно круша немереную прорвищу произведений искусства, но преступники держатся до последнего и гибнут — все как один.