Сбылась мечта идиотки! Теперь ты — Двудомский.
Кстати, вместе с контрактом мне выдали телефон настоящего живого Двудомского. Звонок за границу стоил денег, но в случае крайней необходимости этим можно было воспользоваться. А еще — телефон майора милиции в отставке Елены Прошиной, консультантки по всем вопросам, связанным с технической и юридической стороной работы главных героев. А еще — телефон Хранителя Информации… Но кто это такой, пускай, читатель, для тебя останется загадкой. А пока небольшое лирическое отступление о том, куда я влезла. А называется это дело «проект».
«Проект» — это бригада незримых авторов, объединённых именем Писателя: заглавная буква здесь — не символ супергениальности, а знак того, что название профессии употреблено как замена фамилии. Почему не один автор, а целая бригада? Ну так, чисто арифметически, несколько литнегров в единицу времени способны написать больше книг, чем один-разъединственный литнегр. А от количества книг, выпущенных под раскрученным именем, зависят доходы издательства. Купив две-три книги Писателя, читатель привыкает к имени и встречает с распростёртыми объятиями всё, что под ним выходит.
Иногда человек, именем которого назван проект, на самом деле не существует; чаще всего существует, правда, ничего не пишет, кроме, в лучшем случае, синопсисов. Всё же и он выполняет свою часть общего задания: ему назначено играть роль себя. Создавать образ, привлекательный для читателей. Писатель обязан быть оснащён биографией, затрагивающей чувствительные струнки большинства, воплощающей определённый человеческий тип и т. п. Оснащён семейными связями, любимым домом, любимым садом-огородом, любимыми домашними животными: чтобы было о чём поговорить с интервьюерами! Можно, конечно, поговорить и о собственном творчестве, но для этой скудной темы довольно половины газетной колонки.
Это ново, да, читатель? Это для тебя непривычно, понимаю. Ну что ж, придётся тебе теперь с этим жить. Я ведь как-то живу.
Глава 2
Моллюск и раковина
Первый образ — небо, ограниченное аркой. Серое, облачное. Черные голые ветви. Я лежу в своей детской коляске, а в голове у меня уже складываются какие-то слова. Я еще ничего не знаю: ни того, что за пределами коляски простирается одна из самых больших и удивительных стран мира, ни как зовут моих маму и папу, ни того, что я девочка. Но есть я, есть слова, и то, что они варятся в моей пока пустой как это небо голове, сливается с фактом существования мира и меня в нем. Есть слова, значит, есть я.
Довольно быстро, всего лишь несколько физиологических эпох спустя, через картонные кубики с буквами я поняла, что слова бывают не только в голове и в воздухе, но ещё — и главным образом — в книгах. В календарях, где на одной стороне страницы — репродукции и фотографии произведений искусства, а на другой — короткие заметки, анекдоты и перечень памятных дат. В журналах — «Веселых картинках», «Мурзилке», «Здоровье» и «Крокодиле». В безумной реальности, где сосуществовали на равных сказочные персонажи, бракоделы и поджигатели войны, беломраморные герои античных сказаний и одушевленные внутренние органы, на которые идут войной злобные микробы, но весёлые человечки дают им отпор.
Книжно-журнально-словесный сумбур начал уже формировать вокруг меня оболочку, которая и была целым миром, и отделяла меня от мира. Как вокруг моллюска — его раковина.
Не менее сумасшедше выглядела моя любимая игра. Это был нескончаемый устный сериал с одними и теми же персонажами: герои «Приключений Буратино», машинята — дети-роботы с особыми способностями (трансформеров ещё не придумали, но играть в них уже хотелось), просто робот (жёлтый, пластмассовый, моя заводная игрушка), лиса, заяц и енот, крейсер «Аврора» и загадочный Амбагатом, о котором ничего кроме имени вспомнить не получается.
— Пошли Буратино, старший машинёнок и Пьеро в лес. И увидели там… трактор! — требовательно начинаю я, и мама или папа подхватывает:
— И Трактор говорит Пьеро: «Почему ты такой грустный?»
Папа даже кое-что из этого моего потока сознания записывал. Особенно до того, как мама с ним развелась. А не пройдёт и семи лет, и записывать начну я сама — нечто гораздо менее сюрреалистичное, более приключенческое и, конечно же, подражательное, подходящее для того, чтобы делиться с подругами, но никогда со взрослыми, тем более с учительницами, для которых хватало моего огромного и нетипичного словарного запаса и моих сочинений, завоёвывавших призовые места на конкурсах, и…