Она не удержалась, потрогала кончик флюгера, возможно, более острый, чем нож Авраама, и в это мгновение, ярко вспыхнув, погасла висевшая под потолком кузницы электрическая лампочка. Раньше она была незаметна, а теперь, когда лампа погасла, кузницу затопил мрак, от которого на Агне повеяло холодом. Может, даже страхом. Она выбежала из кузницы и бросилась в Лафундию. Пока бежала, страх не отпускал: что с того, что созданное братом Лиувиллем чудо — его громоотводы — якобы отгоняет грозы прочь от Тауруписа, что никакой опасности нет? Возможно, это правда, однако небо темнеет и его все чаще прошивают гигантские молнии…
Пока добежала до старой конюшни, не упало ни единой капли. Сложенные руками крепостных камни стояли уже не первое столетие. Обрастали мхом, трескались, крошились, однако дубовые двери и въезд — пандус, по которому на второй этаж строения, на сеновал, вкатывались сегодня уже не кованные Матасом Смолокуром тележные колеса, а чихающие бензином грузовики, все было крепким. Теперь содержали здесь дюжину таурупийских рысаков, Йонас Каволюс и сам не прочь был погарцевать, и на других наездников любил посмотреть.
Агне забралась внутрь и, оставив дверь приоткрытой, села на колоду рядом с проволочной сеткой, за которой стоя дремал молодой жеребец. В его паспортичке бронзовой краской на фанерном листе было помечено имя — Метеор, год рождения — 1973, перечислены награды на бегах. Глядя на жеребца, прислушиваясь к мирному дыханию других лошадей, спокойно встречающих грозу, Агне и сама немного успокоилась. Сердце продолжало биться учащенно, но это, вероятно, потому, что бежала сюда, а может, и оттого, что очень любила лошадей. За толстыми каменными стенами конюшни Агне было уютно. Странное дело, уютно в Лафундии. Как и все старинные имения, Лафундия имела свои легенды и своих призраков. Из рассказов о былых лафундийских хозяевах Агне сейчас почему-то вспоминались не истории про поляков или немцев, а про одного литовца — помещика Кунделиса. Получил он во владение Лафундию и остатки имения — восемьдесят гектаров — сразу после первой мировой войны. И прославил себя не беконами и маслами, а игрушечным замком, построенным в парке на островке посреди пруда. Кунделис жаждал славы. Может, потому писал короткие исторические очерки о великих князьях и очень долго обдумывал, как отметить тысяча девятьсот тридцатый — год Витаутаса Великого. Отлитый из цемента бюст князя, возможно, и сулил бы Кунделису славу, однако не бог весть какую; другое дело — возвести посреди пруда Тракайский замок! Ну, не в натуральную величину, пусть всего лишь маленькую копию! Однако не только из таурупийского камня и кирпича, обожженного в Гужучяй. Для вящей достоверности Кунделис тайком вывез из-за демаркационной линии несколько тонн подлинных камней и кирпичей из древней литовской столицы. И на островке посреди пруда начал расти «Тракай», но не замок пятнадцатого века, а копия развалин двадцатого — донжон и руины. Пятнадцатого июля, в годовщину Грюнвальдской битвы, «Тракай» уже украшал лафундийский парк. Над головами гостей нависали камни, по самому что ни на есть подлинному подземному ходу из руин замка можно было пройти в часовенку, почти на столетие раньше построенную графом Тизенгаузом. И настоящим окрестным дворянам, и вскормленным демократией господам было приятно гулять по аллеям парка, чувствуя под боком древнюю литовскую столицу. Конечно, «Тракай», само собой понятно, еще не Вильнюс, однако большие дела рождаются не сразу! По старому проселку до лафундийского Тракая добрался путешествовавший по всей стране портрет Витаутаса, и Кунделисом овладела новая идея: пока Вильнюсский край все еще оккупирован поляками, изображение великого князя Литвы можно хранить здесь, в Лафундии! И не только можно — необходимо! Все эти соображения Кунделис письменно изложил президенту республики, приглашая его в гости.
Перевидавшая на своем веку немало всяких хозяев, Лафундия с этих пор словно бы попала во владение к духу Дон Кихота: ожидая знатных гостей из Каунаса, во имя все той же достоверности господин Кунделис облачил слуг в доспехи средневековых рыцарей и сам привыкал потеть в них хотя бы по нескольку часов в день.