Может, Рита Фрелих что-то путает. А если часы отрегулировал сам Йонас Каволюс? Хотя вернулся-то он уже далеко за полночь. Таурупийцы толковали, мол, это следовало предвидеть… А что? Ведь ничего особенного не произошло. Да и что могло произойти с Йонасом Каволюсом, если рядом с ним сидел Викторас Тикнюс? Это он привез директора. Верно, крепко устал человек, если рискнул бросить на произвол судьбы свои «Жигули», на которых, как видели в совхозе, отправился он утром в Вильнюс. А может, что-то случилось с «Жигулями»? Забарахлили? Стукнулись?.. (Тикнюса расспрашивать не решались, зная, что от него ничего не добьешься.) Лиувилль, возможно, вернулся вместе с отцом, но его никто не видел. Если и вернулся, то вел себя, как обычно: на неделю или месяц возвратившись из столицы в Таурупис, он зарывался в бумаги в домашнем кабинете отца. Там Лиувилля, этот краеугольный камень обелиска семьи Каволюсов, никто не смел тревожить.
А вот Агне снова всем понадобилась… У многих таурупийцев возникла потребность после бурной ночи внимательно оглядеть верхний этаж своего дома — все ли там, наверху, в порядке.
Расспрашивали Наталью. Только что с нее возьмешь? Крутится на ферме одна-одинешенька целые сутки и сама не смеет никого ни о чем расспрашивать… Дукинаса, так и не закончившего свой флюгер, главный механик приставил демонтировать вентиляционные шахты на новом зерноскладе. Ну, не обидно ли ему там копаться? Однако это он «подковал Агне лошадей», может, и еще что-нибудь знает?
— Ни-и-чего, — будто от злых мух, отмахивался от любопытных Дукинас.
Только к вечеру Йонас Каволюс заглянул на ферму. Директор был мрачен, но Наталья радовалась: так долго и обстоятельно, обо всем и вроде бы ни о чем он с ней до этого времени еще никогда не беседовал! Кстати, пообещал прислать ей другую напарницу и прислал — пенсионерку Кимутене…
После разговора директор снова сел в «Волгу» и куда-то укатил. Вернулся Тикнюс один, и только позже приехали синие «Жигули».
Агне же так и не вернулась. А что тут особенного? Ведь и в прошлом году она убегала бог знает куда!
Вот вроде бы и все, что было известно таурупийцам. Но хватило и этих фактов, чтобы пошел разговор: «Снова в семье Каволюсов… Снова!»
Что значило это «снова», определить было трудно и рассказчикам и слушателям. (Как трудно было определять отцам и дедам таурупийцев направление ветра, когда просыпались они ночью в своих домишках от воя в печной трубе и, боясь высунуть нос наружу, сидели и слушали, как бушует ураган…)
Еще беседовали о том, что на лугу самое время сколачивать из досок сцену, что следует перед праздником выездить лошадей, что пора хоть разок серьезно, собравшись всем вместе, размять руки, чтобы таурупийские ковали не осрамились перед гужучяйскими, да и мало ли перед кем еще! Перед всеми, кто соберется на их праздник. Правда, нашлись и скептики. Уж такой он вам праздник устроит, ждите, криво усмехаясь, цедили они.
Нашлись глаза и уши, замололи языки: Агне спуталась со Скребковым сыном! Все! Аминь! И ученье ее теперь интересует меньше, чем Дукинасова Винцялиса. А подтвердить вам все это может Бейнарене. С ее-то дочкой какая беда! Срезалась на первом же экзамене. Пришла документы забирать — домой поедет! — а тут и Агне Каволюте документы просит да еще скандалит: откуда, мол, у нее оценка, если она и на экзамен-то не явилась? Не иначе, судачили бабы, как отметку одной по ошибке другой записали… А вот попробуй исправь такую ошибку, коли можешь!
Не больно много правды в таких пересудах. Как и в том, что утверждали Рита Фрелих и другие таурупийцы, дескать, дети — флюгера. Чужие или свои дети, позвольте спросить. Да и как понимать?.. Может, если серьезно вникнуть в эти разговоры, Агне в какой-то момент действительно напоминала «подпись на ветру» работы своего прадеда Матаса Смолокура. Но это только казалось! И не о чем больше говорить. И ни к чему вам, милейшие таурупийцы, такие мысли. Ведь вы прекрасно знаете, что на новых многоэтажных домах флюгера не скрипят, лишь два-три спокойно хранятся в лафундийском музее, и есть уже такая хорошая служба: поднял трубку, набрал номер и слушаешь все о ветре, откуда и куда направляется, какой он — только пух на одуванчике или крышу на доме может сорвать…
Если быть правдивым до конца, то история Агне, вероятно, только теперь и начинается. То, чего не успели рассказать, всегда самое важное и интересное. Так еще со времен Матаса Смолокура считали в Тауруписе. А может быть, и в других местах? Ведь если раскроешь словарь, убедишься, какое ничтожное место занимают там три слова, столь часто повторявшиеся в этой повести: флюгер, семья, праздник.