Дорога кончилась неожиданно, будто все ее радости были только хитрым обманом — поезд остановился, и на Антонину вдруг навалилась тоска по дому — совсем одна в чужом городе! Оказалось, ее ждали. Не ее одну, конечно, и других, приехавших на лечение в санаторий. Группу новоприбывших усадили во вместительный автобус с удобными мягкими сиденьями. Антонина все ощупывала в кармане путевку, но путевки никто не требовал. Спросили только: кто в санаторий «Жуведра»? Собрала приехавших седая энергичная женщина, и так славно было подчиняться ее указаниям, разрешить ей опекать себя. Антонина жадно смотрела по сторонам, хотелось сразу выхватить что-нибудь из темноты и запомнить. Окружающие деревья гасили свет фонарей, потом фонари кончились, поехали лесом, и снова стая огней, и снова лес. Наконец автобус остановился. С прибытием! Выходим. Положите вещи, умойтесь и пожалуйте в столовую! Сдав путевку, Антонина получила какие-то бумажки, и ее проводили в комнатку. Две постели. Одна уже занята, будет с кем словом перемолвиться. Лишь бы не оказалась такой, как недавняя молодая попутчица… В столовой все сверкало чистотой, на стенах картины, в центре зала раскинула перистые листья большая пальма. Ужин, который им предложили, был не особенно изыскан, но Антонине понравился, а главное — поела, встала и ступай себе, и не надо думать о тех, кому предстоит перемыть гору грязной посуды.
Постель удобная, чистая, с хрустящими накрахмаленными простынями. Сколько же времени ждала ее эта уютная комната с широким окном, выходящим в густой, как лес, шуршащий ветвями парк! Покачивали кронами едва различимые во тьме высокие сосны, когда-нибудь я буду с грустью вспоминать о них, подумала Антонина, словно ей предстояло скорое расставание. Зажгла настольную лампу, кружок света упал на белую подушку, за окном сразу почернело. Послушный, уютный свет, свежая складочка на пододеяльнике — все несло желанный покой, превращающийся из хрупкого предчувствия в осязаемые вещи — в деревья, тишину, запахи чистого белья.
— Надеюсь, не станете читать до полуночи, — буркнула соседка, лежавшая в одежде на своей смятой постели. До конца срока ей оставалась всего одна ночь, поэтому все, что сейчас радовало Антонину, ее только раздражало и сердило.
— А мне здесь нравится, — деликатно и в то же время твердо заявила Антонина в ответ на ее брюзжание.
— Поживете, не то запоете! Вот в Паланге… И воздух, и питание!..
— Мне все понравится, я уверена. — Антонина отвергала самую мысль, будто здесь что-нибудь может измениться к худшему или она привыкнет и начнет смотреть на все другими глазами. Особой симпатии соседка не вызывала: широкая, мускулистая, пряди жестких волос, брезгливо поджатые губы. И наутро осталась такой же — хаяла все на свете. Одежда у нее яркая, но безвкусная, хотя хвастала, что дочь учится в художественном. Нет, не могла такая баба понравиться Антонине, тем более, что сидела она уже, как говорится, на чемоданах, напоминая этим, дескать, и чистота хрустящих простыней, и сосны со скворечниками и снующими по стволам белками — все временно. На душе даже полегчало, когда соседка принялась укладывать барахлишко в свой потертый чемодан, побывавший с ней, по ее словам, не только в Паланге, но и в Сочи, и в Железноводске… Антонина молча возмущалась: не имеет приличной ночной рубашки, а все на свете критикует.
— Говорите, милые, обходительные? Еще узнаете! Пляшут около знаменитостей, а тебе, простому человеку, ноль внимания. То ли дело в Железноводске… Русские, что ни говорите, справедливее!