— Наверное, — ответил ученик. — Ну, говорят, застрелили.
— Так я хотел бы поговорить с твоей опекуншей, — сказал тогда Чапликас.
— С какой опекуншей? — сразу не сообразил ученик Спельскис. — А, но мы живем пару километров за городом… Хотя она должна быть сейчас в Дуокишкисе — ведь праздник урожая.
И оба направились разыскивать тетю Ангеле, и нашли ее в «Сингапуре» — дощатом полусгнившем буфете.
— Хочет поговорить… — сказал Жигимантас Спельскис, — вот этот.
— Пускай говорит, — сказала тетя.
— Но он ведь заведующий учебной частью, — сказал Жигимантас Спельскис.
— Так, пожалуйста, садитесь.
И учителю Чапликасу ничего больше не оставалось, как сесть рядом с тетей, можно даже сказать, совсем рядышком, так как чуть не все стулья увезли на праздник урожая.
— Может, выпьете? — предложила тетя.
— Нет, я по делу, — выпалил Чапликас.
— Ну, если по делу, можете и не пить, — сказала тетя, и Чапликас тогда выпил. — Жигутис может идти домой?
— Пускай идет, — сказал Чапликас.
— Обождите, — сказала тетя, — я скажу только, что ему нужно отнести домой.
И она вышла из «Сингапура» со своим подопечным и долго не возвращалась.
Чтобы не сидеть тут попусту и не занимать зря столь нужных в такой праздник стульев, Чапликас успел уже приличия ради заказать того же вина, что он пил раньше.
— Извините, — обратился он к какому-то гражданину в кожаном шлеме, — отчего это заведение называется Сингапуром?
— Здесь буфет номер четыре! — строго заметила буфетчица.
— Пока Сингапур жив, и мы живы! — топнул ногой человек в кожаном шлеме, проломив при этом прогнивший пол, и его выпроводили вон в тот же момент, когда снова появилась опекунша Жигимантаса Спельскиса тетя Ангеле.
Чапликас был не из тех, кто посещает такие «сингапуры», ибо и в университете он с первых же дней был отличником учебы, таким отличником был он и в семейной жизни. И быть может, потому вся эта история с «Сингапуром» и этим анонимным письмом казалась ему своего рода любопытной экскурсией чуть в сторону от магистральной линии, по которой, как по рельсам, катилась его безупречная жизнь. И он спросил тетю:
— Почему, скажите, это заведение называется Сингапуром?
— Не знаю, — ответила тетя и посмотрела на часы.
— И кто же, скажите, здесь собирается, что за публика?
— Да разная.
— Вот, к примеру, этот человек, кто он такой? — Чапликас как раз показал на Пернаравичюса.
— Пернаравичюс, — ответила тетя.
Пернаравичюс, видать, заскочил сюда прямо с работы глотнуть пивца, с блокнотом и самопиской в кармане комбинезона. Потягивая пиво, он поковырял в ухе, и оттуда выпало кукурузное зерно. Да и голова его была в данный момент занята мыслями о всякого рода зерне, о горохе-великане, о вторичной пшенице Мирошниченко и о зерне разных других сортов, а над головой Пернаравичюса как бы сиял несколько загадочный ореол — ЗАГОТЗЕРНО.
Чапликас подал тете письмо и, покуда она его читала, налил себе еще вина. Предупредив его, тетя сказала:
— Нет, благодарю, я не буду пить.
— Так факты соответствуют действительности? — спросил Чапликас.
— Какие факты? — удивилась тетя Ангеле.
— Да не знаю, — усмехнулся Чапликас, — это не я ведь писал.
— А кто же?
Чапликас пожал плечами и допил последнюю рюмку, чтобы деньги не пропали даром.
— Не пойму я, что означает: ведет аморальный образ жизни?
— Аморальный — это распутный, — пояснил Чапликас.
Тетя Ангеле взяла зонтик и вышла из «Сингапура».
— И все же надо поговорить, — сказал Чапликас, догнав ее.
— Об аморальном образе жизни? — спросила тетя.
— Не совсем так, — сказал Чапликас и пригляделся, как же выглядит стоящая перед ним аморальная женщина. — Частично да, но главное — о воспитании Жигимантаса Спельскиса, о его домашних условиях, ну и о родительских правах…
— Так и говорите об этом с Жигутисом, — выпалила тетя. — Какие права он сам выберет, по тем пусть и живет.
— Видите ли, — забежал вперед Чапликас, — я все же должен проверить домашние условия ученика.
— Ну и проверяйте, — сказала тетя. — Сейчас или после?
— Сейчас, — сказал Чапликас, — дело серьезное и важное.
И они направились в Пагреже. За Дуокишкисом начался дождь, тетя раскрыла зонтик и сказала: