— А ты возьми да сбеги с уроков, — неожиданно предложила Дита и прикусила губу, плутовато улыбаясь одними глазами.
Я нахмурился.
— Как-то несолидно вроде.
— О-о! — она окинула меня взглядом с головы до ног. — Ты любишь, чтоб тебя упрашивали? Не будь же таким упрямцем, пойдем, — она взяла меня за руку и слегка потянула.
— Куда пойдем? — спросил я неуверенно.
— Это уж твое дело придумать.
— Может, в кино? Или в кафе?
— Не дури, — засмеялась Дита.
— Ладно, — обещал я, — придумаю. Только не сейчас. Трудно быть оригинальным.
— Перестань, — нетерпеливо бросила она.
Мы свернули в узкую, обсаженную деревьями улицу. Тротуар был старый, в выбоинах, и деревья были старые, зелеными рядами выстроились они по сторонам, Отшлифованные колесами булыжники мостовой поблескивали в отсветах заходящего солнца, улица была длинная, здесь царила тишина, и мне показалось, что на этой улице я впервые, хотя ходил по ней сотни раз.
— Давно мы не виделись, — проговорила Дита, глядя себе под ноги.
— Да…
— А что ты делал все это время?
— Набирался житейской мудрости.
— Ну!.. И каковы же успехи?
— Спасибо, неплохие.
— Может, ты все еще сердишься, что я тогда положила трубку?
— По-дурацки все это получилось.
— Ты не сердись. Я не могла иначе. Еще несколько слов, и я бы разревелась.
— Странно. Кажется, я ничего такого не сказал.
— А потом я все хотела встретить тебя и поговорить.
— Да ну — какой уж я собеседник!
Дита вдруг остановилась.
— Не веришь? — с болью спросила она. — Может, еще сказать тебе… — она покраснела, но не опустила глаз, — может, сказать, что я почти каждый вечер зря надеялась встретить тебя? Конечно, случайно, — в ее голосе прозвучала ирония. — Ведь не искать же тебя.
И отвернулась.
Мне захотелось обхватить ладонями ее хрупкие покатые плечи, повернуть ее лицом к себе и молча поцеловать. Как долгожданного друга, вернувшегося из далекого странствия. Я так бы и сделал, невзирая на скучающую продавщицу мороженого, подозрительно уставившуюся на нас, и на прохожих, но руки мои словно кто-то зашил в карманы брюк. Я прислонился плечом к стене какого-то желтого дома и только взглядом погладил ее короткие, треплющиеся на ветру волосы. Надо, надо окликнуть ее, нельзя так глупо вести себя, — как неспокойно она прижимает к груди руки, словно говорит с той липой на другой стороне улицы, словно делится с ней Мыслями, дожидаясь моего ответа, надо, надо окликнуть ее! Но как это сделать, если не хочешь солгать, если губы все время произносят совсем другие слова, если тебя неотвязно преследует одна и та же мысль: что же, что мешает нам быть вместе? Мартис, Мартинас, тяжелый ты человек, ох и тяжелый же, ведь ты сам надумал все эти преграды…
— Дита! — крикнул я приглушенным голосом.
Сразу же, словно кто-то рванул ее за руку, она повернула ко мне счастливое робкое лицо, брови ее поднялись, неуверенно дрогнули губы:
— Что?
— Я тоже… Давно ждал… — тихо сказал я, быстро дыша, как после долгого бега.
Ее пальцы слегка коснулись моей руки, а я никак не мог оторвать взгляд от липы на той стороне улицы и заплетающимся языком пробормотал:
— Может, хочешь мороженого?
14
Странное чувство овладевает, когда работаешь ночью один. Наш участок работает только в две смены, поэтому в третью — ни живой души, не считая меня. Войдешь и вслушиваешься в тишину. Станки замерли, людей нет. Иной раз со злостью подумаешь, что такая ночь — это лишь продолжение похожего на нее дня, что и днем ведь я был один. Поэтому я спешу начать работу и не думать больше о том, какие силы, черт побери, заставляют меня большую часть суток быть одному.
Я зажег только боковой свет — вполне хватает — и пошел к своему станку.
Там светился огонек чьей-то папиросы.
Я крикнул:
— Эй, что ты там делаешь?
— Чертей пугаю, — отозвался Жорка.
— Тоже будешь работать ночью? — удивился я.
— Слушай, что я тебе скажу, — серьезно произнес он. — Отправляйся-ка домой, приходи завтра работать в первую смену. Я договорился. Теперь ты будешь работать только в первую, а я — после обеда и ночью. Ясно?
— Зачем все это? — спросил я и зажег лампочку над станком.
Жорка хитро улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
— Не твое дело. Сказал — значит, кончено.
— Стало быть, благотворительность? — прорвало меня. — Покорно благодарю. Топай домой, Жорка.