Ядвися забралась на чердак, бросилась на сено и горько зарыдала.
Мысли спутались, девушка осознавала лишь одно: на свете происходит что-то ужасное и это ужасное пришло на их землю, в их родной дом.
Ядвися выплакалась и немного успокоилась, потянулась на мягком пахучем сене, закинула руки за голову и, глубоко вздохнув, прислушалась.
Орудийный гул хотя и отдалился, но не утих и напоминал глухие раскаты грома.
Вокруг же стало тише. Стекла в чердачном окошке были затуманены мелкими дождевыми капельками и после каждого взрыва мелко-мелко дребезжали.
На чердак забралась кошка, вперилась зелеными глазами в Ядвисю, подняла хвост и замяукала.
— Кис-кис-кис,— позвала Ядвися, но тут ее ухо вдруг уловило резкие хлопки со стороны озера.
Она быстро вскочила, подбежала к окошку, протерла рукой стекла и глянула в поле.
Шел мелкий дождик. Людей не было видно, но вдали раз за разом что-то сухо хлопало и в воздухе появлялись светлые клубочки пара, точно как от дыхания в мороз.
Присмотревшись повнимательней, Ядвися увидела, как за хутором, куда отступило русское войско, по всему полю перебегали с места на место, приседали и падали серые фигурки с винтовками в руках. А над ними все хлопало.
— Матерь божья! — испуганно воскликнула Ядвися.— Так это же стреляют.
Одна серая, увешанная мешками фигурка бежала придорожной канавой в сторону пруда. На миг присела, прицелилась и выстрелила — раз, второй, третий. Снова подхватилась и быстро-быстро покатилась подальше от хутора.
Ядвися вся дрожала от ужаса. Вот фигурка взмахнула руками и выронила винтовку. А над пахотой словно пыль поднялась. Фигурка на миг присела, потом стала срывать с себя мешки; снова поднялась, схватилась за грудь, стала метаться туда-сюда и тяжело рухнула на землю. А вокруг оэера неподвижно лежало еще несколько таких же фигурок.
Со стороны леса послышался шум, топот лошадей, беспорядочная стрельба и крик.
Ядвися еще плотнее прильнула к окошку и увидела: от леса к шоссе тяжело несется конница в синих мундирах, с флажками на пиках.
— Та-та-та-так!..— будто горохом, забарабанило по стене дома.
— Ядвися! Ядвися! — долетел снизу испуганный голос отца.
Девушка бросилась к лестнице.
— Дзы-ынз! — посыпалось стекло, и вслед за первой на чердак влетело еще несколько пуль.
Не успела Ядвися добежать с отцом до погреба, ках к хутору галопом подъехали немецкие кавалеристы.
— Пруссы,— вздрогнула и окаменела девушка, уставившись холодным взглядом на непрошеных гостей. Вдруг ноги неожиданно ослабели и чуть согнулись в коленках. Стало зябко. Ядвися помимо воли подняла руку и очень тихо произнесла:
— Ни с места!..
V
В Яновом доме за столом сидят немецкие пехотинцы, пьют кофе и молоко, едят хлеб с маслом, яйца. На скамейках грудой навалены шинели, ранцы. В углу — винтовки. На полатях постлана солома. Возле стола стоит Ян и разговаривает с солдатами. От печки к столу бегает Ядвися. Монтя с матерью на печке. Один из немцев переводит товарищам литовскую речь хозяина.
— Вот, дед,— подходит к Яну высоченный детина,— у вас в России говорят, будто у нас нечего есть. Погляди~ка на этот кусочек хлеба, не белее ли наш будет? Ха-ха! Спроси его, Глюкман.
— Берите, берите, хозяин,— уговаривает Глюкман Яна.-— Попробуйте нашего хлеба.
Ян вначале отказывается, потом берет.
Спасибо, только мы к черному привыкли.
— Скажи ему, Глюкман, что, если нам не хватит своего хлеба, мы отберем у русских... — И повернулся к Ядвисе: — Налей-ка мне еще кофе!
Девушка догадалась, ответила:
— Сейчас, сейчас налью.
— Зачем старику об этом говорить? — вступил в разговор еще один солдат. — Разве он виноват?
— По-вашему, Циммерман, старик не виноват? Ведь он поляк, он не русский, он по-русски и говорить не умеет. А почему поддерживает русских? Посмотрите, как он живет под властью русских. Хуже батрака. Хлеба нет, кругом грязь,.. Здесь все так живут. В Германни был бы человеком.
— Имейте в виду, — заступается за Яна Глюкман,— он поляк, только тут живет. Правда, по-польски не понимает, говорит по-литовски. Он и вас не понимает, зря вы на него нападаете. Живет, как все остальные. Я был в России, знаю. Она люди простые...
Молоденький солдатик шепчет усатому:
— А эта девчонка смазливая,— и показывает на Ядвисю.— А та, на печке, еще красивее.
Усатый ничего не ответил солдатику и повернулся к переводчику:
— Глюкман, скажи барышне на печке: пусть не боится, мы не съедим ее, нечего прятаться.
— Не трогайте вы их, оставьте в покое бедных людей.