Во дворе слышится шум, стук. В дом заходит денщик и кричит:
— Уходите отсюда. Здесь будут жить господа лейтенанты.
Солдаты недовольно морщатся, кончают есть и собираются уходить. Бросают на стол марки. Те, что помоложе, улыбаются Ядвнсе. Денщики уже нашли метлу и дают в руку девушке, чтобы подмела.
На пороге появляется офицер, за ним еще двое.
— О-о-о! Тут нам, господа, будет неплохо. Правда, грязновато, но ничего не поделаешь...
— Да и насчет девчонок полный порядок! Посмотрите, что за материал..,
— Для улучшения отсталых народов и привития им высшей культуры...
— Господа! Не забывайте, ведь они могут говорить и по-немецки.
— Сразу видно, что вы недавно сменили штатский костюм на военный. Вам трудно нас понять...
— Разве мы можем стыдиться этих дикарей?
— Ну, литвин, забирай свою семью и побыстрее освобождай помещение.
С того дня немцы стали полными хозяевами хутора Шимкунаса.
— Ну, что? Как там в Мариамполе? — интересовались русские солдаты у ребят, ходивших на разведку за Неман.
— Не доведи господь! — отвечали разведчики.— За малейшую провинность — штык к груди... Насилуют молодиц, девчат. А сами танцуют под граммофоны, песни горланят.
VI
Прошло ровно две недели. И опять двинулось на запад серое русское войско. Печальная картина!..
Повсюду кресты — в полях, на лесных опушках, вдоль дорог. Бесследно смывают дожди слабые карандашные надписи: «Тут покоятся русские воины, погибшие при штурме города С. четвертого августа 1914 года». Очевидно, в одной могиле похоронены и немцы, потому что рядом стоят втором крест с надписью: «Тут покоятся германские воины, погибшие при защите города С. четвертого августа 1914 года». А немного в стороне доска: «Могила воинов-жидов».
Многие кресты из связанных палок. Некоторые уже наклонились и вот-вот упадут. И навсегда затеряется место последнего успокоения воина.
Тянутся окопы немцев. У них — скамейки и столы, перины, железные печки, горшки — все из литовских хат. Повсюду валяются бутылки, банки из-под гороховых консервов, обертка от шоколада. Пачки патронов. Кучки стреляных гильз. Ряды колючей проволоки.
По небу мирно разгуливает осеннее солнце. Ветряные мельницы уснули. Пустынно...
Но вот то тут, то там начинается сонное движение. Словно пчелы после зимы, выползают из своих хат мирные крестьяне, с опаской поглядывают по сторонам.
По шоссе не спеша шагает старик. Остановился, поднял с земли раздавленную колесом каску, подержал в руке и швырнул в придорожную канаву. Двое ребят собирают гильзы. Нашли винтовку, но, увидев солдат, бросили ее кинулись бежать. У запруды, в яме, лежит убитая лошадь. Раздулась, как гора, и ужасно разит от нее. Из трясины торчит пустой снарядный ящик. А на холме — длинная аллея старых лип, почему-то безжалостно спиленных. Толстые стволы загородили дорогу.
— Мы знали, что вы скоро вернетесь. Но зачем надо было отступать? Разве у немца сила большая? Покинули нас...
— Пойми ты, дед, что иногда для успешного исхода боя и отойти следует.
Старик слушает и молчит.
— Крепко обижал вас немец?
— Не доведи господь! Все подчистую забрали — коней, коров, зимнюю одежду. Слова нельзя было сказать — стреляли. И пожаловаться некому... Сожрали коров, свиней, кур, гусей. Да еще и пух заставили собирать. Картошки, небось, не ели, не то что наши солдатики. Подавай им мясо, пироги. А сколько страху натерпелись! Вчера, когда вы их гнали прочь, мы в погребе сидели. Тряслось все от взрывов. С утра до поздней ночи — бу-бу-бу! А мы голодные и холодные сидим и смертушки дожидаемся... Ну, теперь-то вы им покажете, где раки зимуют, а мы тем временем скотину свою разыскивать будем, если где какая и уцелела... До чего же сердитые эти германцы! Один, правда, немного заступался, стыдил их, разбойников...
А вот и знакомый хуторок.
По всему склону горы — воронки от снарядов. В стене дома — следы пуль.
По двору с лаем носится собака.
Тут большое горе.
Не слышно веселых девичьих голосов. Монтю с группой литовцев немцы повели вроде бы рыть окопы, а Ядвися больная, лежит без памяти и бредит, несчастная:
— Ни с места! Ни с места! Спасите!
VII
На Вержболовских позициях немцы остановились и стали закрепляться. Жители ближайших хуторов покинули дома и увели с собой скот. Ян Шимкунас тоже отправил свою семью в тыл, но сам остался на хуторе.
Целые дни он просиживал в холодном доме, накинув на плечи жупан, а по вечерам выходил на улицу и дрожащим от страха голосом спрашивал у солдат: