1) общая молитва перед исповедью;
2) краткая проповедь о покаянии;
3) исповедание во грехах — испытание совести под руководством священника, который обозревает типичные нарушения идеала христианской жизни и получает ответы кающихся: «грешен»;
4) общая тайносовершительная молитва «Господи Боже спасения рабов Твоих», при чтении которой кающиеся вставляют свои имена;
5) целование креста и Евангелия;
6) при этом в отдельных случаях — дополнительное тайное исповедание грехов не названных или особо оговоренных при общем испытании совести и отдельное разрешение этих грехов священником по формуле: «Господь и Бог наш Иисус Христос»...
Сопоставляя такой чин исповеди с исповедью индивидуальной, мы видим в них полное совпадение всех элементов. Не знаю, как исторически сложилась традиция индивидуальной исповеди. Мне представляется ясным, что цель требования исповедовать «единаго, а не два или многия» заключалась в соблюдении тайны исповеди; а это и при общей исповеди может быть хорошо обеспечено. Зато со стороны самого содержания исповеди, испытания совести — общая исповедь может быть, как правило, не хуже, а лучше исповеди индивидуальной. Даже если на исповедь пришло только 20 человек — лучше будет для каждого из них, если я проведу с ними общую исповедь, покаюсь сам вместе с ними в продолжение, скажем, 40 минут, чем если бы я стал заниматься с каждым отдельно по 5, даже по 20 минут: все равно я не сумел бы провести с каждым столь тщательное испытание совести, как это можно сделать именно на общей исповеди. Я не беру здесь чрезвычайно редкий случай, когда действует духовник, обладающий на это особым талантом от Бога; он-то, может быть, разгадывает человека со взгляда и ему-то, может быть, и действительно лучше поговорить наедине с каждым в отдельности. Да, бывают священники, у которых звание «пресвитер» действительно соответствует древнему слову «старец» в смысле именно духоносной способности старчества, руководства в духовной жизни... Но таких духовников у нас чрезвычайно мало, а я говорю с точки зрения священника рядового, не обладающего особыми дарованиями, но тем не менее серьезно намеренного исполнить свой долг. Со стыдом вспоминаю, как в первые годы священства однажды (в Вербное воскресенье) перед литургией исповедаться у меня пожелала без малого вся церковь. Люди просили общей исповеди, а я тогда проводить ее не умел и отказался, сославшись на запрещение патриарха... И в продолжении нескольких мучительных часов я проводил «индивидуальную исповедь», о которой, говорю, мне до сих пор стыдно вспомнить. А какая могла бы состояться здесь великолепная общая исповедь!.. Вообще профанация таинства чаще имеет место как раз не в общей, а в индивидуальной исповеди, только это не бывает заметно со стороны. В семинарии у нас инспектор стоял за службами в таком месте, куда доносились голоса исповедующих священников. После он рассказывал, как один монах, простой добродушный украинец, исповедовал каждого по очень простому способу, напоминающему чин приема в Сечь запорожцев у Гоголя: "Отче наш" знаешь? А ну, перекрестись!... Другой батюшка, вкусивший литературы, почему-то на каждой исповеди склонял имя Тургенева. У меня у самого был тогда случай: одна дама решительно заявила на исповеди, что ни в чем она не грешна; а когда я хотел отстранить ее от исповеди, то она с искренним возмущением заявила, что имеет на работе похвальную грамоту! Конечно, на хорошей общей исповеди она гораздо лучше осознала бы свое действительное положение, чем из моих поспешных уговоров... Нет, общая исповедь, проведенная с соблюдением упомянутого выше распорядка, оказывается, как правило, лучше исповеди индивидуальной.
Общая исповедь — не упущение, а достижение нашего времени. Но нужно бы еще много поработать, чтобы довести этот чин до совершенства, с каким должно быть все исполняемо в Церкви. Как часто бывает, например, что испытание совести ведется по случайным импровизациям священника, по заповедям не Нового, а Ветхого Завета, и т. п. Разработать бы надежную схему общего исповедания, собрать бы лучшие образцы кратчайшей покаянной проповеди, все это рассмотреть, обсудить, исправить, рекомендовать. Это было бы не администрирование, а подлинно церковное делание — просвещенный общий совет. Но никто у нас этим не занимается и никому до этого дела нет».
«Мне по этому вопросу труднее говорить, потому что я не священник, но я исхожу из слов, которые говорит нам на исповеди священник: "Внемли убо, понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отъидеши". Да, исповедь есть врачевание и духовник — врач. Но всякому известно, что от врача требуется внимательно-сострадательное отношение к больным. Бездушных врачей осуждают, как плохих, и к ним не хотят идти лечиться. Для хорошей исповеди, мне кажется, нужно не только сокрушение о грехах самих кающихся, но и сострадание к этим людям, как к несчастным, со стороны духовника. Образ сострадательного духовника являет Сам Христос Спаситель при обращении к Нему грешников (блудница, разбойник, отрекшийся Петр). Но, к сожалению, наши духовники часто забывают об этом. Некоторые даже не читают положенных в чине исповеди молитв, проникнутых духом сострадания к несчастным грешникам. Духовники скорее сосредоточивают внимание на сакраментальном акте завершения исповеди, не зная, что сама разрешительная молитва "Господь и Бог наш..." с ее внушительными словами "прощаю и разрешаю..." существует в нашем Требнике лишь с конца XVII в., и пришла к нам «случайно» с Запада, а у православных греков и поныне ее нет и исповедь сводится у них не к объявлению о прощении грехов, а к молитве за согрешивших. Большего сказать не могу, чтобы не впасть в осуждение, памятуя свое мирское положение...»
«...Должен признаться, что всегда меня несколько смущает эта формула: "властию Его мне данною прощаю"... Я — не судия, я «точию свидетель семь...», недостойный представитель Церкви Христовой; а в формуле этой нет речи о Церкви, в ней отражается католическое представление об юридической власти клира. Можно заметить, что формула эта, отсутствующая в древнем православии греков, отсутствует и у нас в самом важном, так сказать, в решающем случае: исповедь болящего, возможно, предсмертная и в нашем Требнике заканчивается не сакраментальной формулой, а молитвой. «...И аще будет больный прежде сего исповедался: то абие причащает его святых Тайн. Аще ли же ни, повелевает иерей мало отступити ту сущим, и вопрошает его о согрешениях различных... И по исповедании глаголет иерей молитву сию: Господи Боже наш, Петру и блуднице слезами грехи оставивый, и мытаря по-знавгиаго своя прегрешения оправдивый, пришли исповедания раба Твоего (имя-рек), и еже Ти согреши, вольных его грехи и невольных, словом или делом, или помышлением, яко благ презри. Ты бо един власть имаши отпущати грехи. Яко Бог милостем и щедротам еси и Тебе славу возсылаем...» Ни о какой прощающей и разрешающей формуле здесь не говорится. Странно, как это так — столь важное дело до сих пор не приведено у нас в полную и совершенную ясность».
Ничего не приведено в ясность. Смиренный ученый христианин пишет, что нуждается не в сакраментальной католической формуле, а в сострадательной молитве священника. Вот еще авторитетное свидетельство такого же рода: «Во время исповеди очень многие, если не все, больше всего нуждаются, чтобы священник помолился с ними» (свящ. А. Ельчанинов, Советы молодым священникам).
Проверь себя — способен ли ты быть таким духовным врачом, это не всем дается. Есть охотники заводить себе «духовных детей», исповедовать их непременно уединенно. Это может быть очень хорошо; но горе им, если нет у них на это особой харизмы от Бога... Если ты не чувствуешь в себе этого особого дара — не унывай, в служении священства и без того много дела. Зато хорошо проводи хорошо подготовленную Общую Исповедь. Будь здесь не следователем, а свидетелем и участником общего покаяния.