— Стоят-то стоят, да только, если охране на лапу дать, он и «сломаться» может. — Широко улыбнулась Элеум. — Как, по-твоему, в Хаб всякая дрянь попадает? А так идя неплохая. Ты как, Пью, согласен?
— Идите вы в задницу, — расслабленно отмахнулся, перехватывая винтовку стрелок. — Все так все. Вон наш билетик счастливый едет.
И действительно, по раскисшей под дождем дороге мерно перемалывая копытами грязь, рысил высокий, метра два в холке, широкогрудый, покрытый попоной тяжеловоз, тянущий за собой длинную, слегка кособокую, сбитую из небрежно ошкуренных досок, увязающую в холодной жиже почти по ступицы почему-то деревянных колес телегу с высокими бортами. На облучке сидели две почти одинаковые укрытые плащ-палатками фигуры. Один из возниц держал в руках вожжи, второй баюкал на коленях архаичного вида двустволку десятого калибра.
— Черт, — сплюнул под ноги Пью. — Двое… Ладно, я охранника снимаю, а ты возницу, только постарайся лошадку не напугать. У этой породы дури столько, что, если взбрыкнет, телегу перевернет, как пить дать. Обратно ставить умаемся.
— Да погоди ты, — рассерженно зашипела Элеум. — Тебе лишь бы кого-нибудь прибить. Попробую с ними поговорить, трупов всегда наделать успеем.
— Ну, смотри, — хмыкнул стрелок, — твоя задница…
— Умник не будет у ворот ждать, — неожиданно подал голос серокожий. — Умник пойдет вход в город под землей искать. Найдет — даст сигнал. Белый дым. Людишка в город подумать, гореть что-то, проверять не ходить. Невидимый смерть боятся сильно[39]. Умник не боится. Вы понять: белый дым — подземный нора дверца. — Закончив фразу, мутант, казалось бы, мгновенно потеряв всякий интерес к путешественникам, совершенно бесшумно пересек скрывающийся за кустарником небольшой овраг и, буквально, растворился в подлеске.
— Вот, ыть, — покрутил головой толстяк.
— Ага… следопыт, мать его. Не хотела бы я с ним в лесу схлестнуться. — Протянула проводившая задумчивым взглядом серокожего Элеум и, поднимая сияющий хромом револьвер, вышла на дорогу…
— Ну и перепугали вы нас, господа-товарищи. — Помотал из стороны в сторону куцей бороденкой отрекомендовавшийся Щуром мужичек. — Я уж, думал, все, конец мне. Чуть полные штаны не навалил. А вы чего, из Сити что ли беженцы?
— Типа того, — не стала спорить удобно устроившаяся на копне душистого сена девушка и, переломив стволы отобранного у фермеров архаичного вида ружья-вертикалки, принялась задумчиво катать по ладони картонные гильзы. — Надо же, клееные… а откуда такая древность?
— Не древность, а самое что ни на есть новье, в Рыкачке полгода как делать начали, — буркнул второй, чем-то неуловимо похожий на Щура, мужик и, прислонившись к деревянному борту, принялся баюкать примотанную к палке руку. — Обязательно было мне клешню ломать?
— А тебе обязательно в меня стрелять было? — Ответила вопросом на вопрос девушка. И ткнув пальцем в иссеченную снопом картечи макушку лежащего у ее ног шлема, вернулась к рассматриванию зарядов. — Хорошая у тебя реакция, сладенький. Воевать приходилось?
— Нет, но пострелять довелось. — Скривился, будто отпил здоровенный глоток хинного настоя, мужичок.
— Талант, значит? — Насмешливо фыркнула разглядывающая что-то на шее крестьянина Ллойс. — Тогда поздравляю.
— Спасибо, — злобно буркнул в ответ фермер и снова поморщился.
— Паука сведи, талантливый ты мой. — Безразлично проворчала девушка. — Каракуты, конечно, банда была мелкая, но начудить вы успели неплохо. Могут и припомнить…
— Глазастая, — проворчал бывший рейдер, поспешно поправляя слегка сползший шейный платок здоровой рукой. — Нет уже Каракутов, были да все вышли.
— Да я знаю, — пожала плечами наемница. — Просто так сказала…
Скрипнув напоследок рессорами, телега, содрогнувшись всем корпусом, преодолела, наконец, залитую водой ямку и, раскачиваясь словно палуба корабля, покатила дальше.
— Ты, братка Эйк, не злись, — рассмеялся Щур. — Тебе повезло еще, что пулю в ответку не словил. А ведь мог.
— Мог, — покосилась сначала на меланхолично пережевывающего извлеченный из реквизированного у возницы мешка бутерброд с салом Пью, а потом на скорчившегося в углу телеги, казалось, полностью погрузившегося в себя скриптора, Ллойс. — Действительно повезло.
— Вот и я о том, братец. Говорил, ведь, тебе, не пали во что попало, а ты — волколаки, волколаки…