— Какие буржуи? — взревели озлившиеся рыбаки.
— Бельгийские!
Шире — дале. Выясняется, что сперва заграничные туристы увидели, затем буржуазные дельцы выведали, что у нас на Руси лежат вековечные запасы отходов льна и мы не знаем, что с ними делать, куда их девать. Только то и можем сообразить, что плакаты вывесить: «Не пали костры на территории фабрики!», да сторожа с дробовиком поставить, пожарную машину держать на изготовке и команду, желательно малопыощую, высокосознательную.
А буржуй, он же и без ресурсов и без сырья догнивает, он всякому сырью, даже бросовому, радый. Пронюхали бельгийские дельцы про льняные отходы и просят — «Отдайте!» «Да ради Бога! Хоть задаром!» Но они ж дельцы и ничего даром не дают и не берут. Предприниматели мало того, что ликвидировали пожарную «напряженку» возле фабрик, еще и деньги за отходы отчислили. Но поскольку деньги у них свои и им их жалко, они на отоваривание поперли.
«Залежалые товары сбывают», — догадались знатоки. Но деревенские недотепы и таким товарам были рады, долго форсили в них. Я и сам приобрел в сельмаге бельгийское пальто, да лет восемь его и не снимал с себя; потом сын, пришедший из армии, его донашивал; после внуку из того пальто какую-то куртку изобразили…
Товары-то и насторожили кой-кого — стукнуло в голову органам узнать: зачем все же бросовое кудельное барахло понадобилось возить в такую даль? Не вражеских ли лазутчиков хотят нам через куделю всучить, а может, то коммерческая надуваловка общего рынка, на которую капиталисты всех мастей ох как горазды?!
Недавний пример уж больно настораживал: начали предприниматели одной, почти дружественной нам страны, покупать в одном, опять же вологодском райцентре местную керамику. Обыкновенные в общем-то горшки и кринки, их и сами производители не брали из-за нетоварного вида и плохой прочности. Завалы продукции образовались на складах и во дворе. И вот зарубежные покупатели на эти бросовые горшки обзарились. С каждым годом заказы возрастают, поставки увеличиваются. Районная газета из номера в номер шумит: «Нас Европа знает!»
И только одна претензия из-за кордона последовала: ценная продукция шибко бьется в дороге, нельзя ли упрочнить упаковку? Вологодские трудящиеся рады стараться — сменили дюймовую доску на плаху, в два слоя ее колотят, перегородки меж горшков ладят. Тем временем мастерская по производству керамики в соревновании кого-то победила, аж министерское переходящее знамя получила. Районные и областные власти начали подумывать насчет того, чтоб модернизировать мастерскую в фабрику широкого профиля, разнообразить и увеличить ассортимент продукции, рынок сбыта расширить, установить деловые контакты с надежными партнерами могучего капитала. И преобразовали бы, и расширили бы, да уж больно много шуму поднялось, хвастовство местных деятелей обуяло. Коммерческий представитель торговой фирмы по пьянке, не иначе, и проговорился: плевать, мол, хотели капиталисты на вологодские горшки, вовсе не они привлекли внимание моего босса, а первоклассная русская древесина, в которую укубаривается продукция. Сами же горшки — керамику так называемую — сперва выбрасывали на свалку, затем ею крепили морской берег и, чтоб совсем ничего не пропадало даром, истолченную крошку использовали для покрытия тропинок в парках. Из русских же замечательных досок делается прекрасная мебель, и хитрющие предприниматели имеют с нее огромную прибыль…
Ну, не гады, а?! Как вот с ними дружбу водить? Сотрудничать? Торговать? Соревноваться?
С кострой, правда, честно все было, не происк и не обман. Бельгийские строители прессуют из костры самый современный стеновой материал. Внутренние стенки в домах, состряпанные из льняных отходов, охотно пропускают тепло и туго — звуки. Легки они и крепки. Кроме того, стены из костры, отливающие желтой гладью и усыпанные серебром костряных искр, не требуют обоев и украшений — красивы сами по себе.
Бельгийские строители не секретничали, предложили выгодный контракт: построить ближе к сырью, стало быть, к кудельным фабрикам, экспериментальный цех по переработке льняных отходов и научить наших специалистов делать стеновой материал. Наши строители — фигу им, мол, сами с усами! — подключили два НИИ, вуз да еще три крупных объединения, создали лаборатории, полигоны, отделы и подотделы, парторганизацию, профсоюз, создали и первичную комсомольскую организацию, роту охраны наняли, плакаты и диаграммы о будущих достижениях нарисовали, стенды оформили и взялись за дело.
Целый комбинат в поту трудился, осваивал новую продукцию, и будто бы даже красивые стены в новые дома вставили. Но стены скоро обвалились, рассыпались, строительный эксперимент, взявший широкий размах, был приостановлен.
Перед отъездом с Вологодчины я видел снова утопающие в грязных сугробах отходов кудельные фабрики, да закрываются и эти фабрики одна за одной. Сеять и убирать лен во глубине России больше некому. Крестьянский народ поумирал или покинул деревню; городскому населению управляться с трудоемкой сельхозкультурой накладно, успеть бы до морозов картошку выкопать и овощь хоть кой-какую кое-как выдергать. Итальянская рубаха
«Наш скорбный труд не пропадет…» — давно еще сказано. И в самую точку.