Путники расставили палатку и легли спать. В душу Яхубена вновь закралось сомнение. Он понимал, что они идут на восток, но если при этом отклоняются от прямого направления, значит, они идут в какую-то другую страну. Перед тем как заснуть, Яхубену пришла в голову мысль: «Почему раб избегал идти через небольшие оазисы, о которых раньше он сам говорил?» С этой мыслью он заснул. А когда проснулся, вновь подумал о том же.
Ели молча. Аута смотрел на далекие горы, которые в сумерках изменили свою окраску. С удовольствием напившись свежей воды из источника, Яхубен встал и принялся собирать палатку. Вначале это было обязанностью Ауты как раба, позже то ли из-за скуки, то ли из-за дружеского расположения к спутнику, более старшему по возрасту, Яхубен перестал делать различие между своими и его обязанностями. Атлантида с ее законами была далека, а здесь, в песках, они были товарищами. Горы на юге постепенно скрылись в наступившей темноте, и над ними повисла странная звезда. Аута наломал веток и нарвал сухой травы для костра. Сворачивая палатку, солдат вдруг остановился в раздумье: его мучил все тот же вопрос, на который раб еще ни разу не ответил: почему они отклонились от прямой дороги. Уж не задумал ли Аута завести его в пещеры этих гор и отдать в чьи-нибудь руки! Яхубен корил себя, вспоминая о необдуманных словах, сказанных рабу. А вдруг тот задумал его убить, чтобы завладеть оружием? Но вместе с тем, думал солдат, если б раб захотел, то он мог бы сделать это в любое время и намного раньше.
Яхубен нагнулся, чтобы выдернуть колья палатки, и опять остановился. Лучше уж прямо спросить раба, почему он столько раз отклонялся от прямой дороги, а если не ответит, принудить его под угрозой копья. Но в это мгновение Аута разжег костер. Увидев, как Яхубен свертывает палатку, он мягко сказал:
— Не надо, Яхубен. Этой ночью мы никуда не пойдем: подождем армию.
Яхубен удивленно посмотрел на него.
— Тефнахт не хотел брать рабов из кочующих племен, — добавил Аута. — Атлантиде нужны рабы-умельцы, пригодные к работе, а не пастухи. Вблизи гор, которые ты видел, есть оазисы. В них живут люди как раз те, которые нужны Атлантиде. Мне казалось, что тебя удивляет отсутствие на нашей дороге поселений, Я их обходил по приказу Пуарема.
— Ну, а если мы встретим скотоводов, что тогда будет?
— Не знаю, — ответил Аута. — Знаю только одно: эти племена не так уж добродушны, как ваши пастухи-атланты, и пустыня, которую они называют танезруфт, принадлежит им.
Они принялись за еду. Но Аута почти не прикоснулся к пище. Казалось, он чем-то озабочен. Лицо его стало более суровым, а в глазах светились грустные огоньки. Яхубену стало стыдно за свои подозрения. «Раб этот неплохой человек, он совсем не похож на негодяя», - думал он. Аута, казалось, задумался о чем-то очень далеком, и Яхубену не хотелось беспокоить его своими расспросами. Пережевывая сладкие финики, он думал о том, что этот поход совсем не похож на предыдущие. Тогда его дороги проходили через населенные места, и нужно было напрягать слух, для того чтобы не прослушать команды сотников, или до боли в глазах вглядываться в темноту, чтобы не прозевать опасность и захватить добычу. Яхубену редко приходилось бродить по таким местам, которые позволяли бы свободно размышлять. Только эта проклятая дорога принесла ему сотни неразрешимых вопросов. Он думал теперь о таких вещах, которые в другое время просто не могли прийти ему в голову. И вот на первом продолжительном привале, сидя у огня, который пожирал причудливо изогнутые сучья и сухую траву, Яхубен вдруг неожиданно спросил своего спутника:
— Одного я никак не могу понять, Аута, — как это ты с легким сердцем ищешь дорогу для обращения в рабство таких же людей, как и ты.
Раб вздрогнул. Яхубен понял, что сказал лишнее, и закусил губу. Но было уже поздно: слово не воробей, вылетит — не поймаешь. В свете костра солдат увидел полные удивления глаза Ауты, который смотрел на него, словно видел его впервые. Потом Аута как-то странно улыбнулся.
Яхубен испугался. Что могло скрываться за этой улыбкой? Он постарался в точности вспомнить только что произнесенные им слова. Разве он сказал что-нибудь страшное? Он подозрительно и в то же время с испугом посмотрел на Ауту. «А вдруг Пуарем узнает, что за вопросы задает его солдат рабу? Уж не убить ли его, чтобы избавиться от неприятностей?» При этой мысли Яхубен поежился от отвращения. А как его убьешь? Да и опасно это. Придет армия и не найдет своего проводника, о котором именно он, Яхубен, должен был заботиться. К тому же зачем убивать человека, который не сделал ему ничего плохого и обходился с ним как старший брат. Он раб, но держит себя как брат. Ну, а если…
Аута, вздрогнув при столь неожиданном вопросе, сразу понял все. Ему хотелось промолчать, он ответил как можно мягче:
— Как же мы смеем ослушаться приказа? Если я не пойду, Пуарем прикажет убить меня. Если же я захотел бы уклониться от дороги и бежать, меня убил бы ты… У меня ведь нет оружия!
— А если бы ты имел его? — озабоченно спросил Яхубен.
— Я не убил бы даже врага. И тем более не смог бы убить тебя. Ты мне как брат.
Яхубен пристально посмотрел на него: уж не обманывает ли? Глаза раба были чистыми.
— Откуда ты знаешь, что я убил бы тебя, если бы ты попробовал бежать? — неожиданно вырвалось у Яхубена, и он тут же пожалел о сказанной им глупости.
Аута продолжал:
— Ты человек, которому нравится убивать… Это твое ремесло, тебе приказывают.
Яхубен смутился, не зная, что ответить. Может быть, этот раб, читающий его мысли и знающий его лучше, чем он сам, был прав? Никогда Яхубен не отдавал себе отчета, почему он солдат, никогда не спрашивал себя, почему он убивает. И в самом деле, почему? И враг его не лев, не волк, а человек. Но если он не убьет, его убьют. Так что убийство является защитой. Яхубен подумал и пришел к выводу, что убийство не защита. Особенно с тех пор, как на Атлантиду более никто не нападал, чтобы захватить ее, а вот он, Яхубен, подгоняемый приказом, ходил грабить чужие страны, убивать невинных людей. Аута показался ему мудрым, как бог. И он решил говорить с ним более смело:
— Аута, я давно хотел тебя спросить, только ты не выдавай меня…
— Не выдам! — ответил Аута, улыбаясь. — Как же я выдам тебя? Я не торгую людьми и уж тем более друзьями. Говори, Яхубен!
Не раздумывая долго о последствиях своего вопроса, Яхубен спросил:
— А что, если мы уйдем к черным племенам в те горы?… И тогда мне не надо будет убивать людей.
Аута тепло посмотрел на Яхубена. Он был теперь совершенно уверен, что солдат не может оказаться доносчиком.
— И без нас рабы все равно будут захвачены. Может быть мы окажемся им чем-нибудь полезны. А нас двоих ни одно черное племя не примет.
— Даже и тебя? У тебя ведь тот же цвет кожи и ты знаешь их язык.
— Цвет кожи и язык еще ничего не решают. Они сразу почувствуют, что душа моя чужда им… не похожа на их душу, далека от их образа жизни. Я теперь не могу жить, не читая, не беседуя с учеными людьми. Может быть, это большой недостаток, но я привык к нему. Если бы и ты был негр и не имел оружия, тогда они, может быть, оказали бы гостеприимство нам как путникам, но они могут встретить нас и как врагов.
— Скажи, почему к тебе хорошо относятся Великий Жрец и другие служители богов? Только потому, что ты учен и мудр?
Аута пожал плечами:
— Никто ко мне хорошо не относится, разве что старец со Святой Вершины. Они нуждаются во мне, вот и все.
— А наш правитель, да будет он вечен и…
— Разве кто-нибудь может быть вечен? — перебил его Аута, улыбаясь.
— Как? Вечно живой?… Да боги же бессмертны! Любимый сын Бога Вод и есть владыка Атлантиды, да будет он вечен, здоров и могуществен.
— Скажи мне, Яхубен, если он бог и вечен, зачем ему желать вечности?
Яхубен молчал.
— Ты видел богов? — спросил его Аута снова.
Солдат удивленно посмотрел на него:
— Я?… Нет, не видел. Но ведь я простой солдат. Жрецы их видят.