Выбрать главу

И теперь Штааден создал такую трещину ещё до начала сражения, оказав врагу огромную услугу. Теперь их фальшивая солидарность уступила место сырой алчности. Самолюбивые страсти сернистыми парами вулкана поднимались над Брауншвейгом, Литтенхаймом и другими аристократами, отчего Меркатц почувствовал удушье.

Сможет ли он победить Райнхарда в таких условиях?

И даже если он победит — то ради кого?

II

Для Меркатца слово «операция» впоследствии означало бесполезный выбор между компромиссом и тем, чтобы остаться стоять на своём, зная, что твоё мнение будет проигнорировано.

Когда он только стал главнокомандующим флотом коалиции, молодые дворяне, жаждущие битвы, горячо приветствовали его, но вскоре их настроение испортилось. Не привыкшие к тому, чтобы им кто-то указывал, они сочли чрезвычайно трудным — хотя и не невозможным — держать свои эго под контролем. Старшие должны были руководствоваться здравым смыслом, соответствующие их годам, но они были склонны активизировать радикализм молодёжи, используя его в своих интересах.

Первый компромисс, на который был вынужден пойти Меркатц, это отправка авангарда под командованием Штаадена, который явно считал его своим конкурентом. Множество молодых дворян, стремящихся утолить свою жажду битвы, были привлечены его словами:

— Для начала я хочу проверить их характер в бою.

«Неужели вам так нужно выйти и разбить себе нос?» — подумал Меркатц. Но им действительно необходимо было убедиться в себе.

Молодые дворяне даже не пытались скрыть факт того, что они готовятся к битве, так что информация о выдвижении «разбойничьей армии» вскоре оказалась на столе у Райнхарда.

— Вызовите адмирала Миттермайера, — приказал он.

Когда перед ним появился адмирал Вольфганг Миттермайер, невысокий, но подвижный, Райнхард спросил:

— Насколько я знаю, вы изучали тактическую теорию под началом Штаадена в Военной академии.

— Так точно. Если это имеет значение…

— Говорят, этот самый Штааден возглавляет первую волну флота аристо… разбойников. Кажется, они собираются испытать свою удачу, сразившись с нами.

— О, так всё наконец-то началось, — храбрый молодой адмирал остался спокоен, услышав эту новость.

— Что скажете? Сможете справиться с ним?

В глазах Миттермайера появился намёк на улыбку.

— Инструктор Штааден обладал богатыми знаниями, но когда теория расходилась с практикой, он всегда старался уцепиться за теорию. Среди учеников его частенько называли Скучный Теоретик Штааден.

— Что ж, отлично. Тогда слушайте приказ: отправляйтесь со своим флотом в звёздную систему Артена и встретьте там своего бывшего преподавателя. Через пять дней я тоже прибуду. Можете вовлечь его в сражение до этого времени или же укрепиться в защите и ждать. Оставляю оперативное руководство в ваших руках.

— Слушаюсь!

Миттермайер поклонился и упругой походкой покинул командный мостик Брунгильды. Кто бы что ни говорил, но возглавить атаку — честь для воина.

Это было 19-е апреля 488-го года по Имперскому календарю (797-й год КЭ).

В этот день началось то, что позже станет известно как Липпштадтская Война.

Шестнадцатитысячный флот Штаадена и пятнадцатитысячный флот Миттермайера двигались навстречу друг другу. Каждый стремился как можно скорее добраться до территории противника. Целью их столкновения был не захват какой-либо стратегически-важной позиции, а скорее психологический эффект, в случае победы в первой битве, а также возможность изучить способности врага.

Два флота сошлись лицом к лицу в межзвёздном пространстве вблизи системы Артена. Однако Миттермайер вывесил перед позициями противника шесть миллионов термоядерных мин, блокировав возможность для атаки, а сам перегруппировал флот в сферическое построение и замер на месте. Прошёл день, потом ещё один, но он не сдвинулся с этой позиции.

В Штаадене проснулись подозрения и страх. Острый интеллект и стремительная жестокость атак Миттермайера принесли ему прозвище «Ураганный Волк». Ему была дарована честь возглавить авангард. Но вот он здесь, занял оборону и не предпринимает атакующих действий. Что же задумал Миттермайер? Он, несомненно, что-то планирует, иного Штааден не мог представить, но что именно?

И Штааден тоже остановился.