Это говорит о том, что смена фокуса может быть полезной. Вместо того чтобы концептуализировать женоненавистничество с точки зрения обвиняемого, по крайней мере неявно, мы могли бы рассматривать его с точки зрения его мишеней или жертв. Другими словами, когда речь идет о женоненавистничестве, мы можем сосредоточиться на враждебности, с которой сталкиваются женщины в социальном мире, а не на враждебности, которую мужчины (в первую очередь) могут испытывать или не испытывать при столкновении с определенными женщинами - в качестве вопроса глубокого психологического объяснения или вообще какого бы то ни было. (Подробнее об этой последней возможности мы поговорим чуть позже).
Преимущества такого подхода заключаются в том, что он
1.избегает психологизма, не отрицая враждебного "привкуса" женоненавистничества или того факта, что оно может включать враждебные установки со стороны отдельных агентов; но это не обязательно. Это также помогло бы унифицировать множество способов проявления женоненавистничества (например, через доминирующих и разочарованных женоненавистников, через отдельных агентов или чисто структурные механизмы);
2.избегать индивидуализма, допуская, что социальные практики, институты, политика и т.д. могут проявлять враждебность по отношению к женщинам, как, например, "враждебная рабочая среда" или дифференцированный "прохладный" социальный климат; и
3.делает женоненавистничество более эпистемологически преодолимым в том смысле, который здесь важен, позволяя нам ссылаться на стандарт "разумной женщины": или, что более точно и лучше (так как менее ableist), мы можем спросить, может ли девушка или женщина, которой предназначена среда, разумно интерпретировать какую-то встречу, аспект или практику в ней как враждебную.7 Это противоположно тому, чтобы заниматься психологией для выяснения намерений агента или верить ему на слово.
Это показывает, как предотвратить естественное возражение против моей развивающейся здесь концепции, учитывая вышеизложенную идею о том, что женоненавистничество в индивидах характерно включает в себя негативные межличностные реактивные установки. Ведь теперь естественно задаться вопросом, как мой рассказ о женоненавистничестве может избежать психологизма и последующих эпистемологических проблем, которые были частью моего аргумента против наивной концепции. Как мы узнаем, действительно ли тот, кто ведет себя обиженно и злобно, в глубине души обижен или, скорее, в конечном счете тревожен (скажем так)?
Ответ заключается в том, что важно не то, что находится в глубине, а то, что лежит на поверхности, в связи с предлагаемым смещением фокуса с агентов женоненавистничества на его субъекты. И хотя я хочу отстоять важность таких реакций, как обида и неодобрение, для природы женоненавистничества, я также трактую эти установки менее психологично, чем это принято, делая больший акцент на "реактивной" части и меньший - на "отношении". Это реакции, с которыми женщины сталкиваются в своем социальном окружении и которые подчиняются любым ограничениям, вытекающим из того, как они могут быть разумно интерпретированы (как более точно указано непосредственно выше, в (3)). Таким образом, враждебность, которая выражается, но не переживается сознательно как таковая, может считаться реальной враждебностью при таком подходе. Агенты не обладают монополией на социальное значение своих действий. И их намерения редко определяют, хотя и могут влиять на это.
Итак, при последующем анализе мизогинии мизогинистская социальная среда может, но не обязательно должна быть продуктом фанатизма отдельных агентов. Скорее, она может быть результатом скрытого дискомфорта и враждебности некоторых людей, когда более или менее устоявшаяся система социальных норм подвергается демонтажу. Женщины, которые сопротивляются или нарушают гендерные нормы и ожидания, впоследствии могут вызывать подозрение и недоумение, что в меньшей степени связано с тем, что они бросают вызов гендерным нормам как таковым, а в большей - с тем, что они бросают вызов укоренившимся нормам просто так. А для некоторых людей феминизм, в частности, глубоко нарушил их представление об общественном порядке. Враждебность, которую они проявляют к женщинам, нарушающим или представляющим угрозу гендерной социальной иерархии, вполне совместима с тем, что они абстрактные эгалитарии. Тем не менее они могут воспринимать влиятельных женщин, которые не используют свою власть в интересах мужчин, как резких и угрожающих. По этой и другим причинам женоненавистническая социальная среда может быть отчасти результатом того, что более или менее благонамеренные люди действуют на основе отброшенных эмоций или проявляют вспышки агрессии, которые не испытывают сознательно. И действительно, такая агрессия может проявляться отчасти в качестве замены чувства агрессии: выражение "проявлять агрессию" в этом контексте наводит на размышления.