Ученик видит во сне умершего учителя
Один ученик, солнцу подобный,
увидел учителя своего однажды ночью во сне.
«От удивления сердце моё окровавлено, — сказал ученик, —
расскажи, что там с тобою случилось.
От разлуки с тобой сердце сгорело, словно свеча,
сгорел я от удивления, едва ты ушёл.
И от изумления я наконец стал искать тайну[351].
Как твои там дела, расскажи».
«Я остался удивлённым и пьяным, — ответил учитель, —
и локти всё время кусаю.
На дне этой ямы, в этой тюрьме
мы в гораздо большем, чем вы, удивлении.
Мне крупинка удивления от загробного мира
тяжелее, чем сотня гор в вашем мире».
Стоянка нищеты
После этого следует пустыня нищеты.
Разговоры о ней не одобрены.
На самом деле это стоянка забвения,
в ней есть хромота, глухота, отсутствие чувств.
Увидишь, как из-за одного солнца потеряны
будут сотни тысяч твоих вечных теней.
Когда Великое Море приходит в движение,
уцелеют ли на его поверхности образы?
Оба мира — лишь образы этого моря.
Кто рассуждает иначе — умалишённый, и всё.
В Великом море исчезнувшие
Там остаются, навеки в покое потеряны —
сердце наполняется в этом море покоем,
не обретая ничего, кроме исчезновения.
Если вернуть его из забвения,
увидит он сотворенное как оно есть, откроется тайна ему.
Зрелые идущие и мужчины пути,
на арену боли попав,
с пути, бывает, на первом шаге сбиваются.
Второго они уже не предпримут,
поскольку на первом все заблудились.
Считай их неодушевлёнными, хотя и люди они.
И алойное дерево, и дрова, прогорая,
оставляют лишь пепел.
Хотя по форме они одинаковы,
но слишком разнятся по качеству.
Грязь, исчезая в Великом море,
по своему качеству останется мерзкой,
а чистый, погружаясь в Великое море,
и в воде чистоту и красоту сохранит.
Он Им не будет, и он будет Им. Возможно ли это понять?
Это находится за гранью ума, вот и всё.
О Ма'шуге Туси
Однажды ночью Ма'шуг Туси[352] океан тайн,
сказал ученику: «Плавься денно и нощно.
И, когда в любви расплавишься полностью,
станешь тонким, как волосок.
А когда твоя личность станет тонким волоском,
отыщется и тебе место среди кудрей Любимого».
Кто на улице Любимого истончится до волоска,
непременно станет одним волоском из ряда Его волос.
Если ты — дозорный и смотришь на дорогу, —
очнись, ко всему будь внимателен.
Пусть твоё себялюбие лишь кончик волоска занимает —
всё равно семь адов твоим злом можно будет заполнить.
Плачущий от радости
Некий влюблённый однажды горько плакал,
«Отчего эти слёзы?» — кто-то спросил.
«Говорят, завтра Господь, — ответил тот, —
когда окажет честь, явит Свой лик,
то сорок тысяч лет непрерывно
будет длиться общий приём, Им устроенный для Его приближённых».
История мотыльков
Собрались однажды ночью мотыльки,
в темноте захотелось им свечки.
«Пусть кто-то, — решили мотыльки, —
принесёт хотя бы вестей о нашей любимой».
Один мотылёк улетел, вдалеке увидел дворец,
во дворце заметил луч света.
Развернулся обратно и, прилетев, принялся
рассказывать о свечке по мере своего понимания.
Некий критик, слывший среди мотыльков знатоком,
молвил: «Он о свечке не знает».
Улетел другой и пролетел через луч
и бросился в пламя свечи издалека.
Подлетев, оказался в свете любимой,
свечка оказалась победителем, и он — побеждённым.
Он вернулся и поведал о некоторых тайнах,
описал воссоединение со свечой.
«Нет, это не весть о любимой, — сказал критик, —
ты, как и первый, не знаешь о ней».
Третий взлетел опьянённый,
ликуя, он кружился в огне.
Обнялись они вместе с огнём,
от радости быть рядом с ним забыл мотылек о себе.
Как только охватил огонь его тело,
покраснел и он полностью, словно огонь.
Издали увидев его, критик мотыльков сказал,
что свечка превратила мотылька в свет, как себя.
«Вот тому мотыльку всё известно, — он воскликнул, —
двум другим — нет, а этому ведомо, вот и всё!»
Тот, кто не оставил ни новостей о себе, ни следа,
из всех тайн осведомлён о любой.
Пока не забудешь о теле и о душе,
что ты вообще способен знать о любимых?
Тот, кто принёс вести даже об одном своём волоске,
в крови своей души нарисовал уже сотню чёрточек.
Но раз на этом макаме и дыхание не дозволено,
в нём ничтожному места не будет.
вернуться
352
Известный суфийский шейх, живший в IV в. хиджры. О нём достаточно подробно писал Абу Сайд Майхани.