Барон доел суп — эта венетская кухня очень даже недурна, — глянул на вдову своими темными глазами и сказал со вздохом, который она по своей влюбленности истолковала по-своему:
— Я и сам так этого хотел, донна Мариза! Так бы хотел!
«Опель-кадет» остановился на автостраде, омытой дождем, в полукилометре от поворота на Фиа-дель-Монте. Человек за рулем, вовсе не худой, как могло показаться на первый взгляд, с грубым лицом, нажал на ручной тормоз — дорога шла под откос — и, повернув маленькую, почти лысую голову, обратился к дружку в белом, заляпанном грязью плаще, сидевшему рядом.
— Микеле, в городке тебе наврали. Паломбелла и не думает отправляться на рыбную ловлю. И если он и удит рыбку, то совсем в другом месте.
Человек в белом плаще нахмурился. Уже третий день, как они приезжают из Виченцы, еще погруженной в предрассветную тусклую дремоту, и добираются до поворота, откуда начинается каменистая, узкая дорога, по которой они доходят до противоположного края холма, и начинают обшаривать пустынный берег реки. Возвращаются назад замерзшие и злые. Лишь однажды небо прояснилось и появилась надежда обнаружить Паломбеллу с удочкой в руках. Чтоб его холера побрала! Хорошая погода продержалась меньше чем полдня, и снова небо заволокли тучи. Все было за него, даже гнусная природа.
— В каком еще другом месте? — вскипел человек в белом плаще. — Река тут одна, других нет. А может, он, по-твоему, на сеновале рыбу удит? Этот сукин сын, пока мы ни свет ни заря шлепаем тут по грязи, лежит себе, наверно, в постели с красоткой.
Лысый постукал пальцами по рулю. Кольцо с огромным топазом сверкнуло желтыми искрами.
— Микеле, — мягко заметил он, — разве тебе в баре не сказали, что он каждый день примерно в полдень заходит выпить рюмочку аперитива?
Он смотрел на дружка, помаргивая ресницами, как это делают люди близорукие, хотя обладал отличным зрением.
— А не заехать ли нам в городок, припарковать машину у бара и подождать? Едва Паломбелла войдет или выйдет, ухлопаем его на месте и помчимся на предельной скорости по автостраде до самой Виченцы. Там оставим эту нашу машиночку и вернемся в Неаполь. Идет?
Вспыльчивый Микеле притворился, будто напряженно размышляет. Он и сам об этом подумал, но ему нравилось, что приятель с опаской и надеждой смотрит на него, боясь, что еще день придется бродить по грязному, крутому берегу. Микеле поднял воротник плаща и стиснул зубы, отчего челюсть обозначилась куда резче. Теперь он походил на беспощадного бандита, охваченного сомнениями, что всегда так впечатляет зрителей в фильмах о гангстерах и в детективных телесериалах.
— Идет! — наконец согласился он.
Сунул руку в карман плаща и вытащил трубку глушителя.
— Лучше много шума не производить, — объяснил он дружку, который и сам отлично это знал.
— Рядом с баром находится пост карабинеров. Если они выстрелов не услышат, то и не примчатся туда, и мы преспокойно улизнем от погони. — Он вынул из «бардачка» пистолет «беретта» девятого калибра, которым вооружена полиция. Вставив в ствол глушитель, он положил пистолет рядом с собой и взглянул на часы. Без десяти одиннадцать.
— Ну, поехали, — заключил он. — Этот Паломбелла изрядно потрепал мне нервы.
Прежде чем машина тронулась, лысый ощупал под пиджаком, на месте ли револьвер «магнум».
Им обоим надо быть готовыми ко всему. Несколькими годами раньше он встречался с Паломбеллой, и тот вовсе не показался ему беззащитным ягненком.
Они проехали по узкой боковой дороге и выбрались на главную площадь городка. Миновали здание муниципалитета, перед которым стоял старый, задрипанный фургон: ни дать ни взять — военный трофей. За рулем сидел мальчишка лет двенадцати с рыжеватыми волосами. Он делал вид, будто ведет машину и, подражая шуму мотора, гудел — брр, брр, брр.
Облака постепенно начали редеть. За площадью начиналась аллея гигантских платанов, уже почти сбросивших листву, а за ними видна была церковь. Человек за рулем залюбовался этими могучими деревьями и вдруг увидел в глубине аллеи Джузеппе Паломбеллу. Он стоял у дверей церкви и беседовал со священником.
— Вот он, вот он! — заволновался лысый. — Незачем даже ждать его у бара.
Микеле Аваллоне опустил стекло кабины и вгляделся в две фигуры в конце пустынной аллеи. Оба были видны отчетливо, словно попали в окуляры бинокля: один — крупный, черноволосый, размахивающий руками, другой — поменьше, в коричневой куртке. Руки он держал в карманах, точно сильно замерз.