— Даже не смей раскрывать рот и ронять слёзы, или, Одакисом клянусь, я из тебя кнутом выбью все эти девичьи замашки! И в кого ты уродился таким слабаком?! Твой отец… Ох, Сэль, твой отец бы сквозь землю от стыда провалился, если бы собственными глазами видел, насколько ты жалок! Встань и выпрямись, когда я с тобой разговариваю!
С трудом избавившись от кривой ухмылки, Сэль сделал так, как велела ему королева: расправил плечи и гордо выпрямился в полный рост, который в его шестнадцать всё ещё не мог сравниться даже с материнским. Из рассечённой надбровной дуги струилась кровь, мягкие ткани успели опухнуть и покраснеть, и глаз начал потихоньку заплывать, но серьёзных повреждений не наблюдалось. Зармалессия возвышалась напротив сына в спокойной и весьма почтенной позе, сложив кисти рук на поясе, но даже одним здоровым оком принц заметил, что взор Нин-дар-наны снова затуманился.
Королева-регент медленно подплыла к роскошному царственному ложу, на коем бы запросто поместились три-четыре крупные персоны, и завалилась на перины, вытягивая босую ножку по направлению к пострадавшему.
— Давай, выкажи мне должное уважение и милость, и тогда я, возможно, исполню твою просьбу. Может быть ты, всё-таки что-то, да и знаешь о будущем, ибо в тебе течёт та же кровь что и… — шептала женщина, погружаясь в густые дебри забвения.
Зармалессия требовательно потрясла ступнёй в воздухе, намекая, что принцу пора бы взяться за ритуал, который уже мог бы войти у него в привычку, не будь он столь отвратителен Его Высочеству и не вызывай лишь приступы тошноты.
Сэль подошёл к ложу королевы, опустился на колени, поцеловал тыльную сторону ступни Её Милости и принялся разминать её между пальцами.
— Никогда и ни при каких обстоятельствах не вздумай рыдать и ронять слёзы, ты только портишь репутацию семьи, — строго наказывала ему матушка, закатывая глаза и заламывая руки от удовольствия.
— Вам ненавистны мои слёзы, но Вы всегда рады видеть мою кровь.
Сэль продолжал скалиться, пока массировал ступни королевы, однако женщина совсем не обращала внимания на него, она мечтательно бормотала себе под нос:
— Пускай на белом поле маки расцветут…
Наследник сумел разыскать Данаарна только спустя пару дней, как раз тогда, когда его синяк под глазом расцвёл во всей своей мрачной, тёмно-фиолетовой красе. Не Сэль ли хвастался однажды магу, что фиолетовый — его любимый цвет?
В итоге, принц постановил, что ещё легко отделался от матушки, она даже не пожелала вникать в ситуацию как следует и не засыпала отпрыска вопросами, а просто вручила ему злополучный ключ от гривны, который теперь занимал две вещи — нагрудный карман Сэля, и его мысли. Маленький цилиндр, тоже изготовленный из пал-силбани, имел резьбу по каждому краю и прикручивался к одному концу украшения. Затем нужно было проделать кое-какие манипуляции с этим «ключом», прицепить к гривне секретные задвижки, спрятанные в теле соединительной трубки, и тогда шейное кольцо разделялось на две части, затем полая конструкция проскальзывала на цилиндр, полностью поглощая его, после чего образовывался разъём, через который уже можно было высвободиться из всего ошейника.
Сэль Витар случайно обнаружил своего наречённого наставника, Эймана Эра Данаарна, благо, ключ юноша всегда носил с собой. Бессмертный маг восседал на деревянном стуле с витиеватой спинкой в одной из дворцовых оранжерей, весьма отдалённой и слишком маленькой для того, чтобы вызывать в ком-то интерес. Длинный прямоугольный зал был заполнен кадками с различными пальмами, промежутки между которыми украшали высокие, прозрачные призмы хрусталя. Кое-где с потолка свисали изящные клетки для певчих птиц, однако жилища пустовали, ведь эту комнату почти никто не посещал. Эр задумчиво впивался глазами в стену напротив и никак не реагировал на пришедшего. Сэль толком не знал, чем же занят новоиспечённый гебр: погрузился в размышления, совершал незримое путешествие в Мираж, или, может, управлялся с чем-то эдаким, о чём даже принц ещё не подозревал.