— На меня всегда можно рас-счи-ты-вать, — прошептал по слогам Момо.
Он пристально взирал на художника исподлобья и ехидно улыбался. Редкие сине-голубые блики, отражённые от воды и попавшие на его опаловую кожу, медленно скользили по фигуре актёра, придавая всему происходящему мистический оттенок какой-то нереальной зыбкости. Сейчас перед Касарбином предстало истинное лицо Момо, такое же, как у каждого бессмертного — скучающее, но чуть-чуть недоумённое, и обязательно слегка надменное. Лан ухмылялся.
Гвальд одобрительно потрепал Момо по плечу.
— Покажи кристалл, — попросил мастер.
— Покажу, когда рядом будет Глава, чтобы сразу все видели.
— Вредный мальчишка, — фыркнул бывший начальник стражи. — Касарбин, кыш. Я буду грести, — и оттеснил художника, который просто завалился на дно лодки, располагаясь рядом со спящей травницей.
Теперь его ноги устремлялись к Гвальду, тогда, как голова утыкалась в колено Момо, что, бесспорно, ещё больше воодушевило молодого воришку. Бел-Атар извлёк из потайного кармана свою неподъёмную ношу — талисман из золотой монеты, и принялся перекатывать её между пальцами.
— Неужели… проклятье снято? — едва слышно шептал иноземец.
Лан поддался атмосфере и погрузил расслабленные пальцы в Зелёное море, за что тут же получил нагоняй от мастера:
— Момо! А ну высунь руки из воды! Ты, что, сдурел? Хочешь привлечь уграшей? У тебя кровоточат пальцы!
— Хм? — актёр поднёс кисти к глазам. — Я и не заметил. Наверное, из-за верёвки.
Гвальд лишь разразился раздражённым цыканьем, мол, непослушные детишки опять учудили нечто неразумное и безответственное. Вся вылазка прошла достаточно удачно, и братству сейчас совсем не нужны были гости в виде кровожадных уграшей, которые охотились как раз по ночам. Они запросто могли перевернуть лодку, и, несмотря на то, что мастер и художник оба были при мечах, в воде задрали бы их с лёгкостью. А Лили так вообще спала, она бы мигом захлебнулась.
Однако, пока что эта бочка мёда обходилась без ложек с дёгтем, и Белая Семёрка успешно доплыла до уже округлившегося острова, где их явления дожидались Глава и Учёный. Впрочем, Виридас восседал в другом судне, которое Гвальд не видел прежде, и дрейфовал с противоположного края суши, ближе к Сломанному берегу. Ирмингаут ринулась в воду, как только лодка подчинённых оказалась на должном расстоянии. Эльфийка, подтягивая судно к берегу, вопросительно выпячивала глаза, но так ничего и не произнесла, поэтому первым заговорил Момо. Он, прыгнув в воду и подбежав к Ирмингаут, торжественно возвестил:
— Дорогая сестрица! Рад сообщить тебе, что всё прошло отлично! Великолепно! Я был на высоте! Я забрал иглу, я набил мешки сокровищами и даже вытащил занудную девчонку из этой скверной заварушки, и никто меня не заметил! Девчонка тоже исполнила свой долг как положено!
У Ирмингаут уши начало закладывать от восторженных возгласов Момо, который принялся в исступлении мельтешить по острову и неистово всплёскивать руками.
— Видела бы ты Касарбина! Для любителя он недурно справился с ролью! Он сражался за мой гроб, словно лев, не позволяя этим бугаям…
— Гроб? Это не гроб, а переносное ложе, — хмыкнул художник, уже выбравшийся из лодки и замерший рядом с Главой. — И не такой уж я и любитель, Момо, ты многого не знаешь…
— В сторону весь этот вздор! Где камень?! — прошипела сквозь зубы озлобленная и нетерпеливая Ирмингаут.
К ней со спины подошёл Гвальд и стал отчитываться:
— Лили отсыпается в лодке со счастливой улыбкой на устах, а Момо забрал у небесников целых три мешка золотых и серебряных монет высшей пробы! Там попадаются ещё жемчуга и самоцветы…
— Где камень? Где арашвир? — отчеканила Ирмингаут так, что вокруг неё будто начали сгущаться краски, да и воздух в одночастье сделался тяжёлым.
— Почему Учёный здесь? — прошептал мастер, не обращая внимания на расспросы Главы.
Он решил, что Ирмингаут, как и любая женщина, просто слишком перенервничала в подобной ситуации, и поэтому не может трезво рассуждать. Гвальд развёл плечи, упёрся руками в бока и уставился на ладью Виридаса, который, кажется, не собирался вовсе ступать на сушу. Рядом с ним покоились какие-то сундуки, мешки и тюки, и мысли в голове бывшего начальника стражи зашевелились быстрей.
— Момо, где чёртов камень? Давай его сюда, — потребовал Гвальд, но Лан тут же отпрянул от него подальше, устремляясь в зону влияния Ирмингаут. — Только не говори, что там не было…
— Да вот он! Вот он!
Лан, наконец, изъял из тайника в своих одеждах злополучный камень как раз тогда, когда атмосфера в братстве накалилась до предела. Единственным, кто сохранил последние крупицы самообладания, был Касарбин. Актёр медленно разжал пальцы, и на его ладони засиял драгоценный кристалл арашвир, продолговатый и длинный, выглядящий чрезвычайно хрупким, но при этом остающийся почти несокрушимым.