— Думаешь, это жестоко и зря я его связал?
— Глава нас предала? А Гвальд бросил на погибель? — словно в беспамятстве шептала Лили, не беря в расчёт страдания актёра и художника. — А Учёный украл наши сокровища? Как… скажи мне, братец, как такое может быть?
— Какой я тебе братец? Мы здесь… сами по себе, и каждый даже собственных рук не видит больше в этой промозглой, белоснежной мгле.
— Скоро я… тебя поймаю… скоро я… — Лан по-прежнему нашёптывал загадочные речи, наполняя лодку тревожным гулом.
Девушка порывистым движением сняла парик и высвободила свои тёмно-рыжие локоны, что рассыпались по её хрупким плечам, укутанным в чудесное одеяние из тёмно-синего атласа. Там, на поле из индиговых шелков, распускались грозди серебряных цветов, и внезапно Бел-Атара посетило жгучее желание: дотронуться до их лепестков кончиками пальцев.
— Глава нас предала и сотворила такое с Момо? — шептала опустошённая травница.
— Сложно понять её истинные намерения. Может, она никогда не была верна делу, поэтому и не предавала его, а, может…
Среди марева зловещего тумана заблестели ярко-жёлтые мигалки — уграши снова подкрадывались к судну потерпевших крушение, непутёвых страждущих. Бел-Атар жестом подозвал Лили ближе, затем крепко обнял её, и затушил последний маяк в этих опасных и непредсказуемых водах — резким движением он погасил фонарь на корме. В конце концов, свет не только помогает преодолеть трудности одиноким странникам, покоряющим неизведанные пустоши морей и океанов, но ещё и приманивает всяческую скверну. На пламя слетаются не только безобидные мотыльки. Кровососы и паразиты тоже жаждут теплоты, что вырабатывает огонь жизни, а нектаром демонических цветов, распускающихся исключительно во мраке, питаются лишь демоны и бесовские исчадия.
Одной рукой прижимая к себе Лили, а второй крепко держа меч, Бел-Атар готовился встретить судьбу с расправленными плечами, независимо от того, в какие она сегодня облачилась наряды — в чёрный, багряный или белый саван, и как будет звучать её имя — победа, смерть или очередное испытание.
Момо молча лежал рядом, но вскоре позади лодки раздался какой-то шум и плеск, и горящие в тумане точки постепенно померкли.
— Ирмингаут! Ир… мингаут! — кричал Гвальд медленно таящей в ночной мгле женщине.
Она ускользала из вида, словно последний шанс из рук, словно призрак, прогоняемый на рассвете первыми проблесками трезвомыслия, и в синих и чёрно-серых красках Сломанного берега мерцали её длинные, эльфийские волосы, как напоминание об истинной природе большинства чудесных вещей. Они — всего лишь обман зрения; лишь мираж, что растворяется сразу по пробуждении, будто самое ненадёжное и зыбкое видение из прекрасного сна.
Только Гвальд был не готов пускать ситуацию на самотёк, он собирался держаться своей могучей рукой даже за хрупкую иллюзию. В конце концов, на что ещё ему дана такая сила?
— Остановись!
И… она замерла и обернулась на мужчину. Ирмингаут преследовала небольшого уграша, за наспинный гребень которого зацепился шнурок с проклятой монетой Касарбина, и который стремительно улепётывал от погони. Гвальд и Глава в основном перемещались по разрушенным стенам и обломкам статуй храма Подгарона, что показались из воды в период отлива и предоставляли неплохую опору ногам. Из-под сапог бегунов вылетали сверкающие брызги, а обнажённые клинки мечей ловили каждый тусклый отсвет, порой прорезая темноту яркими вспышками.
После короткого замешательства женщина продолжила погоню. Большая часть руин до сих пор была погружена в море, и, внезапно из пучин на неё набросилась парочка пронырливых уграшей: один прыгнул на парапет, по которому бежала Ирмингаут, а второй ухватился за лодыжку эльфийки прямо из воды своими костлявыми и скрюченными лапами. Пока Глава разбиралась с навалившимися проблемами, Гвальд, ловко переступая по камням и островкам суши, нагнал её, однако, вместо того чтобы затеивать потасовку и скрещивать оружие с былой начальницей, он что есть мочи ринулся за воришкой.
Ирмингаут резво отсекла задерживающую её конечность уграша и пронзила корпус второй твари, перекрывшей дорогу своей тушей. Кровь чудищ оросила клинок Яротая и брызнула в индиговые воды Зелёного моря, но под покровом ночи она напоминала обычные разводы чернил.
Гвальд почти что догнал молодого уграша, но эта зверюга знала местность гораздо лучше своих преследователей, и в самый неожиданный момент занырнула в воду, исчезнув из вида. Когда Ирмингаут добежала до Гвальда, тот печальными глазами буравил береговую линию, стараясь отыскать преступника.