На обнажённую грудь Лана начали падать горячие слёзы того, кто душил его. Мужчина не выдержал, разжал пальцы и громко прокричал:
— Когда тебе жить незачем, то и умирать не за что!
Потом он выругался, истошно завыл и завалился назад, рухнув в воду рядом с актёром. В небеса взлетели яркие, сверкающие бриллиантами брызги.
— Почему мне так больно?! — раздался душераздирающий вопль этого господина, второго хозяина Носатого.
Только лицо Лана ничуть не изменилось. Прекрасное и юное, но отрешённое, оно не выражало ничего: ни гнева, ни скорби, ни сочувствия.
Рыдая и стуча кулаком по воде, мужчина продолжил чертыхаться. Но потом всё же собрался с мыслями, взял себя в руки и поднялся на ноги. Он снова подошёл к Лану, который, кажется, даже не думал шевелиться, и с остервенением вырвал у себя из уха серьгу с длинным, прозрачным кристаллом хрусталя — сестру-близняшку той, что болталась в правом ухе актёра.
— Мне это больше не пригодится, — злобно отчеканил мужчина, бросая серьгу на грудь приятеля.
Вместе с украшением на кожу Лана попали алые капли крови.
— Не смей меня искать! — крикнул светловолосый господин с широкими плечами и оформленной мускулатурой, удаляясь от места стычки.
Его рубаху из пепельно-серого муслина украшала вышивка в виде гроздей белого винограда, исполненная светло-зелёными нитями, едва отливающими золотом на солнце. Сперва Носатый убежал за ним, радостно помахивая стоячим хвостом из стороны в сторону, однако потом зверь вернулся. Подошёл к онемевшему Лану и принялся вылизывать слёзы из уголков его глаз. Должно быть, второй бессмертный отослал животное назад, присматривать за проходимцем, которого больше не желали видеть его собственные глаза.
С тех пор Лан больше ни разу не встретился с этим мужчиной. Кто бы мог подумать, что его личное крушение случится в столь чудный и погожий денёк, когда природа не давала ни единого намёка на приближение затяжного шторма: и море небес, и Зелёное море были совершенно спокойными, а погода стояла безоблачная. Другое дело, конечно, что для Лана всё окружение уже давно выглядело немного иначе — мир представлялся ему исключительно в тусклых, серых и промозглых красках. Впрочем, возможно, то было лучшее время за предыдущий век, а настоящее погружение на дно только начиналось…
Лёжа на дне лодки, связанный по рукам и ногам, Момо всё это вспомнил слишком отчётливо, и сердце его пронзила мощная, непрерывная волна боли. Он вспомнил это, все мельчайшие подробности того злополучного дня, но по-прежнему не мог припомнить его лица. В воспоминаниях, навеянных странной атмосферой возле Янтарной башни и пологим туманом, Лану постоянно мешали: то солнце затмевало его стародавнего друга, то тени сгущались, погружая искривлённую гневом и отчаянием гримасу мужчины в чёрно-бордовое марево… Как же так?
Неподалёку от лодки начал раздаваться ритмичный шум и всплески, и светящиеся жёлто-рыжим огоньки принялись моргать, а затем исчезли вовсе, так, словно их разъел и обесцветил туман, вынырнувший из глубин Дремлющего леса.
Бел-Атар слегка отодвинулся от Лили, помещая её за свою спину и приближая клинок обнажённого меча к корпусу. Травница, испуганно хлопая глазами, открыла было рот, но Касарбин не позволил ей ничего сказать: он поднёс указательный палец к губам девушки, настоятельно прося блюсти тишину.
Ещё парочка шлепков по воде, звук разлетающихся по сторонам брызг, затем тревожное затишье, и вот уже враг подобрался к носу лодки. У Бел-Атара сердце бешено стучало в груди, но тем не менее молодой человек сумел пересилить страх и усмирить дыхание. Тёмное пятно уже вскарабкалось на борт, и художник решил напасть первым — в конце концов, это единственный шанс спугнуть оголодавшего монстра.
Каково же было удивление Бел-Атара, когда его клинок натолкнулся на сопротивление металла — художника поприветствовало точно такое же оружие, только чуть больше и длиннее. За лязгом и скрежетом последовали гневливые возгласы: