Нынче положение Неридэи было весьма неустойчивым и щекотливым, и говорило само за себя, ведь скрывать его было сложней день ото дня не только по вине выдающего живота, сообщающего всякому зеваке о беременности женщины, но и потому, что любому завсегдатаю дворца было известно, что она носит фамилию Аонов, врагов короны. Её верность правящему роду и наместнику трона вызывала массу сомнений…
Впрочем, юный Нин-дар-дин, Господин всех земель и рек, не просто славился великодушием, он таковым и был, и посему решил пощадить троюродных кузин, племянниц проклятого Зархеля и дочерей опального теперь донга от Аонов.
Однако! Для каждого заядлого собирателя расхожих мудростей — не секрет, что врага следует держать рядом, не допуская его при этом ни в своё сердце, ни в свои помыслы. Поэтому, Неридэя совместно с младшей сестрой переселились из Орма в столицу, прямиком в Янтарный дворец, поближе к Его Высочеству.
Неридэя восседала на подушках под персиковым деревом посреди лавочки, высеченной из цельного куска белоснежного, заморского мрамора. Рядом кустилась какая-то богатая растительность, усыпанная крошечными цветами в виде кремовых звёздочек, которые облюбовали бабочки. На женщине было надето нижнее платье из розоватой материи, лёгкой и летящей, сверху прикрытое верхним слоем нарядов из плотного атласа цвета тёмной морской волны, пронизанных серебряными нитями. Волосы госпожи Аонов сдерживались на лбу обручем из серебряной проволоки, украшенной свежими и пышными бутонами душистого шиповника бледно-розового оттенка, в тон нижнему платью. Возле неё в скромной позе стояла верная помощница родом с тех же земель, что и сама Неридэя.
— Ох! И куда запропастилась эта взбалмошная девчонка! — воскликнула четвёртая госпожа дома Аонов, вытягивая и без того длинную шею и нетерпеливо высматривая сестрицу.
В глубинах дворцовых садов испокон веков проходили тайные встречи и запретные свидания, однако за этой частной беседой двух горячих сердец должна была строго наблюдать почтенная и уважаемая дама, хотя бы со стороны.
— Я уже устала ждать её! Коли она не поспешит, мы опоздаем к обеду. Нура! Нура, немедля явись мне!
Наконец, из-за деревянной решётки, увитой плющом, выпорхнула довольная Нура. Стуча каблуками о мощёную дорожку, она быстро обскакала по полукругу фонтан с грифонами и единорогами, и направилась к старшей сестре. Щёки её пылали, а глаза блестели, не оставляя ни малейших сомнений касательно того, чем эта бесстыдница занималась только что со своим компаньоном. Неридэя сурово нахмурилась и испустила грозный вздох. Она больше не напоминала бурую львицу, обороняющую собственное логово, скорее это был полноценный огнедышащий дракон.
— Нура! Какая же ты бессовестная! Клянусь божественными косами Кисарит, я тебя при всех слугах выпорю! — старшая госпожа в доме продолжала брюзжать, пока Нура беззаботно улыбалась.
Наглая девчонка слишком хорошо знала, что у Неридэи духу не хватит поднять на неё руку, или даже палец — она, подобно матери, лишь воздух сотрясала понапрасну, стараясь сковать себе, пока горячее, славу грозной и непреклонной хозяйки.
— Умерьте гнев, Ваша Светлость, это вредно для малыша, — отбила острым язычком нахалка, опускаясь перед сестрой на сырую землю и кладя ей на колени голову, — а я уже более не ребёнок, мне уже пятнадцать. К тому же, я искренне полюбила его!
— Нура! — свирепо искря глазами, зарычала четвёртая госпожа Аонов. — Недавно ещё ты «любила» среднего сына двенадцатого ара Аон, а до этого — моего деверя.
— Ваша Светлость, Его Высочество просил Вас изучить эти бумаги и теперь ожидает Вашего мнения, — неловко напомнила помощница на ушко Неридэи.
— Разумеется, однако позже. А сейчас оставь нас, — скомандовала женщина.
Когда служанка скрылась за поворотом, Неридэя опять взялась отчитывать свою скандальную и непокорную родственницу:
— Однажды ты осрамишь нас на всё королевство, Нура, я это сердцем чувствую… и тогда наш дорогой братец, светлая ему память, будет слёзы лить в загробном мире из-за твоего бесчестия!
Нура приподняла голову и посмотрела на сестрицу влажными, обворожительными и колдовскими очами, опушёнными целым ворохом ресниц. Она, будучи пятнадцатилетней несмышлёной барышней на выданье, лучше других умела пользоваться этим смертельным оружием — своими бездонными глазами-колодцами с чёрной водицей, огромными и блестящими, будто у лани, правда, вечно холодными, даже тогда, когда на их поверхности распалялись бесовские огоньки детских шалостей или же разгоралось пламя вполне нешуточной страсти, достойной самых зрелых и искушённых.